Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)

— Вы позволите, надеюсь, сделать это за вас его брату. Я хочу, чтобы мне предоставлена была возможность быть в этом случае его банкиром и, рассматривая эту сумму как взятую в долг у матушки, выплатить ее моему дорогому Гарри.

— Вот как, сударь? Налейте-ка мне вина! Вы сумасбродный юноша! Читайте дальше и увидите, что именно так думает ваша маменька. Пью за ваше здоровье, племянник Джордж. Это неплохое бургундское. Ваш дед не любил бургундского. Он признавал только кларет, да и вообще пил мало.

Джордж снова взялся за письмо.

"Посланная мною сумма должна, мне кажется, с лихвой покрыть все расходы, которые мой бесценный Гарри мог себе позволить, находясь в заблуждении относительно своего истинного положения. Я была бы счастлива, если бы могла с такой же уверенностью положиться на благоразумие его старшего брата, как на моего Гарри! Но боюсь, что, даже побывав в плену, мистер Эсмонд-У. не научился истинно христианскому смирению, кое я всегда пыталась воспитать в своих детях. Если вам угодно будет дать ему прочесть эти строки, когда величественный океан разделит нас, — да хранит господь тех, кто пускается в открытое море на корабле! — он увидит, что благословение и молитвы любящей матери всегда и везде пребудут с обоими ее детьми и что любой мой поступок, любое мое желание, сколько бы мало ни был он склонен ему последовать, всегда продиктованы только одним — горячей заботой о благополучии моих дражайших сыновей".

Здесь большая клякса, словно на бумагу упала капля влаги, и какое-то слово как будто соскребли перочинным ножом.

— Ваша маменька хорошо умеет писать, Джордж. Должно быть, у вас с ней были кое-какие размолвки? — вкрадчиво спросила тетушка.

— Да, сударыня, и немало, — с грустью отвечал молодой человек. Последняя размолвка произошла у нас из-за денег — из-за выкупа, который я обещал старому поручику, помогавшему мне бежать. Я уже говорил вам, что он имел сожительницу — индианку, и она тоже помогла мне и была очень ко мне добра. Месяца через полтора после моего возвращения домой эта бедняжка появилась в Ричмонде; она проделала такой же путь через леса, как и я, и принесла мне один предмет, который Мюзо должен был мне прислать, ибо таков был наш с ним уговор, когда он согласился на мой побег. В Дюкен, как я узнал, назначили нового коменданта, вместе со значительным подкреплением для гарнизона, а против Мюзо было, по-видимому, выдвинуто обвинение в казнокрадстве, но его посланница не могла ничего объяснить толком. Так или иначе, его арестовали, он пытался бежать, но оказался не столь удачливым, как я, был ранен при попытке перебраться через крепостную стену и уже в тюрьме, лежа на смертном одре, нацарапал мне записку, в коей просил меня переслать ce que je savais {Здесь: то, о чем уговорились (франц.).} некоему нотариусу в Гавре для передачи родственникам в Нормандии; эту записку вместе с часами моего деда и доставила мне его индианка. Бедняжку наверняка скальпировали бы где-нибудь по дороге, если бы мой приятель охотник по прозвищу Серебряные Каблуки не помог ей добраться до меня. Но в нашем доме бедную женщину приняли крайне сурово. Ее еле пустили на порог. Я не стану распространяться о том, какие подозрения зародились на наш с ней счет. Несчастная стала напиваться, как только ей удавалось раздобыть хоть грош. Я распорядился, чтобы ей были предоставлены кров и пища, и она сделалась мишенью насмешек всех наших негров и предметом скандальных сплетен всех выживших из ума болтунов нашего городка. По счастью, губернатор оказался человеком здравомыслящим; я сумел с ним договориться и раздобыл для нее пропуск, дабы она могла вернуться к своим. Она очень горевала, расставаясь со мной, и это, разумеется, только укрепило злопыхателей в их подозрениях. Какой-то проповедник, говорят, обличал меня с кафедры. Еще одного молодчика мне пришлось отделать тростью. Кроме того, я выдержал жестокую ссору с госпожой Эсмонд из-за того, что настаивал на выплате наследникам Мюзо денег, которые обещал ему за мое освобождение из плена, и эта ссора не забылась и по сей день. Как видите, сплетни цветут пышным цветом и в самых отдаленных уголках земли, и в Новом Свете так же, как и в Старом.

— Я сама немало пострадала от них, мой милый, — скромно потупившись, произнесла госпожа де Бернштейн. — Наполни твою рюмку, дитя мое! Глоточек вишневой наливки никак тебе не повредит,

"Что же касается женитьбы моего дорогого Гарри, — писала дальше госпожа Эсмонд, — то хотя мне, по собственному печальному опыту, слишком хорошо известно, какие опасности подстерегают нас в юности, и хотя я готова любой ценой оградить от них моего мальчика и, разумеется, не могу не желать, чтобы он нашел себе супругу не менее знатного рода, чем наш, однако о браке с леди Марией Эсмонд не может быть и речи. Она почти одного возраста со мной, и, кроме того, мне известно, что мой брат Каслвуд очень мало оставил после себя своим дочерям. Мой Гарри — самый послушный сын, и я не сомневаюсь, что моего слова будет вполне достаточно, чтобы отклонить его от такого опрометчивого союза. Какие-то глупцы утверждали некогда, что я сама подумываю о втором браке и к тому же с человеком более низкого, нежели я, происхождения. О нет! Я знаю свой долг перед детьми. Судьба мистера Эсмонда-Уорингтона, наследующего после меня это поместье, полностью обеспечена. Теперь мой долг позаботиться о его менее удачливом младшем брате, и так как я плохо переношу одиночество, пусть он не слишком медлит и поскорее возвращается к нежно любящей его матери.