Роберт Уоррен - Дебри

Спустя некоторое время он снова пересчитывал деньги. Засовывал их в объемистый пояс, снимал верхнюю одежду, оборачивался поясом, прикрывал огонь валежником, задувал все свечи кроме одной, заползал на койку и переходил к следующей фазе страданий. Нет, засыпать-то он засыпал. Но потом начинались сны. Закрывая глаза, он знал, какой сон ему приснится: что он лежит в могиле, мертвый, но как бы недоумерший, вернее, что смерть его это вечное удушье под полуистлевшей курткой или куском одеяла, которыми прикрыли его лицо. И кто-то, хихикая в темноте, приподнимает эту тряпку прутиком.

Каждую ночь, укладываясь спать, он знал, что проснется от удушья и в конце концов встанет и бросится искать бутылку. Потому что он пристрастился к вину, изо всех сил сопротивляясь этому. Какие только лекарства он не пробовал, и порошки, и таблетки, и микстуры. У него бывали приступы ненасытного голода, потом дни, когда ничего не удерживалось в желудке. Он все больше начал задумываться о своем детстве. Это доставляло боль, потому что он не мог понять, что означают эти воспоминания.

Общество двух помощников стало для Джеда Хоксворта почти невыносимым. Он знал, что чутье его не подвело, что оба они, каждый по-своему, работают на совесть и что вряд ли кто другой станет ему подчиняться, как эти двое. К тому же, он был суеверно убежден, что без них его благоденствие кончится, испарится, как заколдованное золото. Но выносить их он не мог.

Не мог выносить спокойствия, толковости, вежливости, скромности Адама Розенцвейга. Ему хотелось разбить эту незыблемую поверхность, заставить Адама Розенцвейга кричать от глубокой душевной безысходности. И как-то вечером, когда Адам отдал ему выручку, он сказал:

— Эй, погоди-ка. Куда это ты так спешишь? Тут ведь может и не сойтись.

Адам стоял, бледный и напряженный, в ожидании, пока закончится медленный, изнурительный процесс подсчета.

— Все правильно, — произнес наконец Джед. Адам сказал "спокойной ночи" и нагнулся, чтобы выйти в низкую дверь. — Думаешь, ты так чертовски умен, прошептал тогда Джед в ярости.

Адам выпрямился, оглянувшись.

— Что вы сказали, мистер Хоксворт? — спросил он. Он и в самом деле не расслышал.

Джед глядел на него в течение долгой минуты, потом сказал:

— Ничего. Ничего я не говорил, — и отвернулся к огню.

Адам молча вышел.

С тех пор каждый вечер Адам без напоминания дожидался, спокойный и бледный, пока Джед сверит выручку со списком проданных товаров. Вообще-то ничего он не проверял. Он выполнял положенные движения, но что-то, он не понимал что именно, все время подсознательно мешало ему. Все это время он бросал на Адама косые взгляды и ждал, когда в нем прорастет знакомая боль. И закончив наконец фарс, говорил:

— Н-да, все в порядке. — И хмуро прибавлял: — На сей раз.

— Спокойной ночи, сэр, — говорил Адам и уходил.

Но однажды Джед сказал:

— Погоди. Как вы там ладите с негром?

— Хорошо ладим, — ответил Адам.

— Н-да, — сказал Джед. — Негр мне рассказывал, что вы там развлекаетесь на полную катушку. Ты его, вроде, читать учишь.

— Да, — сказал Адам.

Джед изучал его с мрачным любопытством.

— И чего это ты так ниггеров любишь? — спросил он наконец.

Адам стоял молча. Он чувствовал, что его затягивает трясина, топь. Он чувствовал, что физически не в состоянии говорить. В конце концов с усилием произнес:

— Думаю, что я их люблю не больше, чем остальных людей. Я вообще не знаю, люблю ли я людей. Просто я думаю, что они — я имею в виду чернокожих — должны быть свободны.

— Свободны, — повторил Джед Хоксворт. Он выдавил из себя кислую улыбку, которая оттянула вниз уголки его тонких губ под длинными, блеклыми усами. — Ни черта ты не знаешь, — сказал он. В комнате было слышно его дыхание.

Он повернул к Адаму лицо с маленькими, пронзительными глазками, тонкими, перекошенными от злобы губами, острым подбородком, торчащим между усами.

— Слушай, — спросил он с горечью, — да что ты знаешь-то? Что ты вообще знаешь?

Адам смотрел на него, не отрываясь. Джед резко отодвинул одну свечу, она вывалилась из консервной банки и упала на пол, продолжая гореть.

— Отвечай мне, кретин! — закричал Джед Хоксворт. — Прекрати пялиться на эту идиотскую свечу и ответь мне!

Адам не мог ответить, мог только смотреть.

Джед Хоксворт резко поднялся. Дыхание его стало ещё слышнее.

— Думаешь, я свободен? — спросил он. — Свободен, думаешь? Думаешь, хоть один человек — хоть кто-нибудь — свободен?