Джордж Элиот - Миддлмарч

Но может ли кто-нибудь утверждать, что смерть Рафлса пришла раньше срока? Кто знает, что могло его спасти?

Лидгейт приехал в половине одиннадцатого, как раз вовремя, чтобы увидеть, как испустил дух больной. Войдя в комнату, он не то чтобы удивился, а как бы отметил про себя, что ошибся. Некоторое время он простоял возле постели умирающего, не произнося ни слова, но, судя по его лицу, мысль доктора усиленно работала.

- Когда наступила эта перемена? - спросил он, взглянув на Булстрода.

- Сегодня ночью я с ним не сидел, - ответил Булстрод. - Я был очень утомлен и поручил его заботам миссис Эйбл. По ее словам, уснул он в четвертом часу. Я пришел сюда около восьми и застал его примерно в таком состоянии.

Других вопросов Лидгейт задавать не стал; он молча смотрел на больного, затем сказал:

- Все кончено.

В это утро к нему вернулись ощущение свободы и надежды. Он с прежним одушевлением принялся за работу и чувствовал себя в силах перенести любые тяготы семейной жизни. И он отлично помнил, что Булстрод его благодетель. Тем не менее он был озадачен. Такого исхода болезни он не ожидал. Нужно бы расспросить Булстрода, но как? Тот чего доброго еще обидится. Выведать через экономку? Но стоит ли, ведь мертвого не воскресишь. Что толку проверять, повинны ли в его смерти чье-то невежество или небрежность? К тому же, может быть, он сам ошибся.

Доктор с Булстродом верхом возвратились в Мидлмарч, по дороге беседуя о многом... главным образом о холере, о том, утвердит ли палата лордов билль о реформе, а также о твердости, которую проявляют в своей деятельности политические союзы. О Рафлсе не было сказано ничего, только Булстрод вскользь заметил, что похоронить его следует на лоуикском кладбище, и упомянул, что, насколько ему известно, у бедняги не было родственников, кроме Ригга, который, судя по словам покойного, относился к нему неприязненно.

Дома Лидгейта навестил мистер Фербратер. Священника не было в городе накануне, но весть, что на имущество Лидгейтов наложен арест, уже к вечеру достигла Лоуина, доставленная мистером Спайсером, сапожником и причетником, которому сообщил ее брат, почтенный звонарь, проживающий на Лоуик-Гейт. После того вечера, когда Лидгейт вышел вместе с Фредом Винси из бильярдной, мистер Фербратер был полон тревожных предчувствий. Можно было бы не обратить внимания, если бы кто другой наведался несколько раз к "Дракону". Но коль скоро речь шла о Лидгейте, пустячок превращался в очередную примету, показывающую, сколь разительная перемена произошла в докторе. Ведь еще недавно он весьма презрительно отзывался о занятиях такого рода. И даже если в этом времяпрепровождении, необычном для прежнего Лидгейта, были повинны семейные неприятности, пересуды о которых достигли слуха мистера Фербратера, священник не сомневался, что главной причиной послужили долги Лидгейта, теперь уже ни для кого не бывшие секретом, и с печалью заподозрил, что надежды на помощь родни оказались иллюзорными. Отпор, который встретила его первая попытка доверительно побеседовать с Лидгейтом, не располагал ко второй, но известие о постигшей доктора беде побудило Фербратера преодолеть нерешимость.

Лидгейт, только что проводив бедняка пациента, ход болезни которого его очень интересовал, встретил Фербратера веселый, оживленный и крепко пожал ему руку. Тот растерялся и не мог понять, не из гордости ли отвергает Лидгейт помощь и сочувствие. Если так, то помощь и сочувствие все равно ему будут предложены.

- Как ваши дела, Лидгейт? Я пришел, потому что услышал о ваших неприятностях, - сказал священник с родственной заботливостью, но без родственной укоризны.

- Я понимаю, что вы имеете в виду. Вам сказали, что на мое имущество наложен арест?

- Да. Это так?

- Было так, - спокойно и непринужденно ответил Лидгейт. - Но сейчас угроза позади, деньги уплачены. Мне больше ничто не мешает, я освободился от долгов и, надеюсь смогу начать все заново и более успешно.

- Счастлив это слышать, - с огромным облегчением, торопливо и тихо проговорил священник и откинулся на спинку кресла. - Ваше сообщение обрадовало меня больше, нежели любое из напечатанных в "Таймс". Признаюсь, я шел к вам с нелегкой душой.

- Благодарю, - сердечно отозвался Лидгейт. - Сейчас когда развеялись тревоги, мне особенно приятна ваша доброта. Я был очень огорчен, не скрою. Боюсь, я еще долго буду чувствовать боль, - добавил он с невеселой улыбкой. - Но тиски разжались, я могу передохнуть.