Она нисколько не скрывала своей печали, и Уилл понял, что она не связывает эту печаль с ним и ни разу не спросила себя, не в ней ли самой заключена причина ревности и неприязни, которые мистер Кейсобон испытывает к нему. Его охватило странное чувство, в котором радость смешивалась с досадой: радость оттого, что ему по-прежнему дано пребывать в чистом храме ее мыслей, не омраченном подозрениями, и досада оттого, что он значит для нее столь мало. Ее открытая доброжелательность отнюдь ему не льстила. Однако мысль, что Доротея может измениться, так его пугала, что он справился с собой и сказал обычным тоном:
- Мистер Кейсобон недоволен тем, что я принял здесь место, которое, по его мнению, не подходит для меня, как его родственника. Я объяснил, что не могу уступить ему в этом. По-моему, все-таки нельзя требовать, чтобы я ломал свою жизнь в угоду предрассудкам, которые считаю нелепыми. Благодарность можно превратить в орудие порабощения, точно рабское клеймо, наложенное на нас, когда мы были слишком молоды, чтобы понимать его смысл. Я не согласился бы занять это место, если бы не собирался использовать его в достойных и полезных целях. С семейной же честью я обязан считаться только так, и не более.
Доротее было невыносимо тяжело. Она считала, что ее муж глубоко не прав, и не только в том, о чем упомянул Уилл.
- Нам лучше оставить эту тему, - произнесла она, и голос ее дрогнул. Раз вы расходитесь во мнениях с мистером Кейсобоном. Вы решили остаться тут? - спросила она, тоскливо глядя на подстриженную траву за окном.
- Да. Но ведь теперь мы больше не будем видеться! - жалобно, словно ребенок, воскликнул Уилл.
- Вероятно, нет, - сказала Доротея, обернувшись к нему. - Однако до меня будут доходить вести о вас. Я буду знать, что вы делаете для моего дяди.
- А я о вас не буду знать ничего, - сказал Уилл. - Мне никто ничего не будет рассказывать.
- Но ведь моя жизнь очень проста, - заметила Доротея и улыбнулась легкой улыбкой, словно озарившей ее грусть. - Я всегда в Лоуике.
- Томитесь там в заключении! - не сдержавшись, воскликнул Уилл.
- Вы напрасно так думаете, - возразила Доротея. - Я ничего другого не хочу.
Уилл промолчал, но она продолжала, словно отвечая на его несказанные слова:
- Я имею в виду - для меня самой. Правда, я предпочла бы не иметь столь много: я ведь ничего не сделала для других, и моя доля благ слишком велика. Однако у меня есть моя вера, и она меня утешает.
- Какая же? - ревниво спросил Уилл.
- Я верю, что желать высшего добра, даже не зная, что это такое, и не имея возможности делать то, к чему стремишься, все-таки значит приобщиться к божественной силе, поражающей зло, значит добавить еще капельку света и заставить мрак чуть-чуть отступить.
- Это прекрасный мистицизм, он...
- Не надо названий, - умоляюще произнесла Доротея. - Вы скажете персидский или еще какой-нибудь, не менее географический. А это - моя жизнь. Я сама пришла к такому убеждению и не могу от него отказаться. Еще девочкой я искала свою религию. Прежде я много молилась, а теперь почти совсем не молюсь. Я стараюсь избегать себялюбивых желаний, потому что они не приносят пользы другим, а у меня и так уже всего слишком много. Я рассказываю вам про это только для того, чтобы вы поняли, как проходят мои дни в Лоуике.
- Я бесконечно вам благодарен за откровенность! - пылко и несколько неожиданно для себя воскликнул Уилл. Они смотрели друг на друга, как двое детей, доверчиво секретничающие про птиц.
- А ваша религия? - спросила Доротея. - То есть не церковная, но та вера, которая помогает вам жить?
- Любовь ко всему, что хорошо и красиво, - ответил Уилл. - Но я бунтовщик и, в отличие от вас, не чувствую себя обязанным подчиняться тому, что мне не нравится.
- Но если вам нравится то, что хорошо, где разница? - с улыбкой заметила Доротея.
- Это что-то слишком уж тонко, - сказал Уилл.
- Да, мистер Кейсобон часто говорит, что я склонна к излишним тонкостям. Но я этого как-то не чувствую, - ответила Доротея со смехом. Однако дядя что-то задержался. Я пойду поищу его. Я ведь просто заехала по дороге во Фрешит-Холл. Меня ждет Селия.
Уилл сказал, что сходит предупредить мистера Брука, и тот вскоре вернулся в библиотеку и попросил Доротею подвезти его до фермы Дэгли - он намерен поговорить с родителями маленького браконьера, которого поймали с зайчонком. По дороге Доротея вновь коснулась вопроса о переменах в управлении поместьем, но на этот раз мистер Брук не дал поймать себя врасплох и завладел разговором.
Читать дальше