Пер Энквист - Низверженный ангел

Без всякой причины. Хотя... как-то он сказал К., очень непосредственно, почти задумчиво:

- Она так мне доверяла. Поэтому и пришлось.

Кризис в их отношениях наступил во время третьего турне по Западному побережью. Тогда-то она и заплакала впервые после освобождения. История началась в июле 1926 года и продолжалась до августа того же года.

В августе она закончилась.

В шапито работала женщина, которую Шайдлер в своей книге называет Анн. На самом деле ее звали как-то по-другому, но это не имеет никакого значения. В отличие от остальных она была совершенно нормальной; в книге о ней упоминается как о "полноватой" женщине лет сорока с "невыразительной" внешностью. К моменту, когда все это случилось, она проработала в шапито два года.

Она влюбилась в Пинона. А он в нее.

Все началось, когда они сидели на лесенке жилого вагончика после представления и болтали; Пинон на удивление быстро научился говорить на ломаном английском. К тому же говорила больше Анн. А он сидел, глядя на нее, и кивал. Смотрел и кивал.

Первые признаки того, что что-то происходит, появились приблизительно через месяц. Дело в том, что он вновь стал прикрывать голову жены куском ткани. Получалось вроде тюрбана, который выглядел довольно странно, но, разумеется, не столь нелепо, как Пинон выглядел без него. Вообще-то в этом тюрбане он выглядел поразительно нормально, почти обыденно. Однако во время представлений все стали замечать, что происходит нечто необычное - Мария больше ему не подпевала. Она больше не шевелила губами, а в ее глазах застыло выражение, которое с трудом поддавалось истолкованию: то ли оцепенение, то ли страх.

В одно прекрасное утро Пинон исчез из вагончика. Постель была пуста. Поиски Анн в другом вагончике тоже не дали результата - она тоже исчезла.

Их не было две недели. И вдруг Пинон вернулся, голова его была обернута куском ткани; но рассказывать о том, что произошло, он отказался.

Он бросил лишь два слова: я заблудился.

Анн исчезла, кстати, навсегда.

Представления начинались обычно в шесть вечера, и потому Пинон, как правило, просыпался поздно. После двухнедельной отлучки его словно подменили. Теперь он вставал очень рано, садился на лесенку вагончика и, держась обеими руками за голову, медленно раскачивался взад и вперед. Было слышно, как он тихонько постанывает, точно пытаясь скрыть невыносимую боль.

Сначала он не снимал повязки с головы жены. Но на третий день после возвращения внезапно сорвал тряпку, словно бы в порыве гнева, и, не помня себя от бешенства, бросился между вагончиками, указывая на Марию и выкрикивая испанские слова, но таким гортанным голосом, что никто ничего не понял.

И все время показывал вверх, словно бы в порыве гнева.

Потом он успокоился. Его накормили его любимым фасолевым супом и постарались успокоить. На два дня он был освобожден от участия в представлениях. Гнев улетучился, Пинон сидел скрючившись и молчал, точно прислушивался к чему-то. Его то и дело спрашивали, что случилось и чем ему помочь.

Наконец у него вырвалось несколько английских слов. Он сказал: она поет злобную песню.

Кусок ткани больше не прикрывал голову жены. Ее глаза были закрыты, а губы плотно сжаты.

Она не хотела прощать. Вот и все.

Она пела, и это было как в руднике, только, может, хуже. Это причиняло боль. Пинон не желал говорить, каким образом она пела, очевидно, это был своего рода атональный стон или плач, но она пела и пела, и Пинон не мог освободиться от этого пения, не мог двигаться, работать и думать.

Потом, спустя много времени, стало известно, что же произошло.

Он влюбился, они решили убежать вместе и изменить свою жизнь, чтобы никогда больше не испытывать унижений. Они собирались завести детей, и Анн рассказала об одной дальней ферме, которую можно было бы купить. И они сбежали. Сперва Мария пела тихо, почти неслышно, или просто растерянно, потом печально, надолго умолкая, точно она умерла. А затем ее, казалось, охватило бешенство, и она запела злобно.

Он терпел это злобное пение восемь дней. Почти не спал, Анн в отчаянии предложила отрезать Марию. Но он отказался. Тогда Анн предложила зашить ей рот, но разве бы это помогло, ведь она пела не ртом. А песня делалась все невыносимее, и как-то утром Пинон, будто в панике, бросил Анн и отправился в шапито.

И вот он вернулся. А она не перестает петь свою злобную песню.

Она не прощает, сказал он. Она поет злобную песню.

Через восемь дней после возвращения Пинона в шапито случилось то, что положило конец этой истории.