Филипп Эриа - Золотая решетка

- Неужели в Париже столько народу?

Валентин, давнишний любитель статистики, шагавший впереди, бросил через плечо:

- Знаешь, Агнесса, что в июле сорокового года, после исхода, в департаменте Сены не насчитывалось даже двух миллионов жителей? А до войны было пять миллионов. Через месяц их стало два миллиона шестьсот. Цифры абсолютно точные. Кривая продолжала непрерывно подниматься, и теперь, как ты сама можешь убедиться, все вернулись обратно. Во всяком случае, в нашем кругу.

Первый зуд многословия, охвативший Агнессу, поутих. Она смотрела, она слушала, но по-своему воспринимала объяснения брата и племянника. Ее трогало не так то, что они ей говорили, как то, о чем они не говорили. Да, впрочем, ей хватит времени изучить обычаи и нравы оккупированной столицы, и сейчас она не Париж открывала для себя, а узнавала своих родных. И узнавала их сразу по этому непринужденному разговору, по их нежеланию хныкать над покойником. Семейство Буссарделей было столь многочисленно, что частые смерти стали для него своего рода закономерностью и, если так можно выразиться, признаком значительности и плодородия клана. Никогда смерть не заставала их врасплох. Как только в семье кто-нибудь умирал, каждый знал, что делать: родные тут же смыкали свои ряды вокруг вдовца, или вдовицы, или сирот - старались помочь. И никогда никто не считался с расходами на похороны. Похоронный обряд предоставлял Буссарделям прекрасный случай явить миру сплоченность клана и положение, которое он занимает в Париже. Дни траура становились днями представительства - и еще какого! Это тоже стало своего рода традицией, за всем этим не следует забывать о еде и питье. А главное - не превращать все это в спектакль. Истинное горе отнюдь не измеряется внешними проявлениями. Это хорошо для простолюдинов, которые собираются вокруг гроба и голосят. И Агнесса, которая сотни раз слышала, как ее близкие излагали свои житейские правила, вспомнила, что, по их мнению, ссоры между родственниками - признак величайшей вульгарности. Завет, который был сегодня ей блистательно продемонстрирован. Трое посланцев семьи встретили ее без всякого ломания, без малейшего неприятного намека, и ясно было, что сегодня и во все последующие дни никто не вспомнит прошлого. Они удовольствуются этим жестом - никаких объяснений, просто откроют ей ворота на авеню Ваи-Дейка. "В этом есть свой стиль, - подумала Агнесса. - У них определенно есть стиль". Наконец в глубине туннеля послышался грохот и, проскрежетав на повороте, показался поезд.

- А теперь на абордаж! - бодро крикнула тетя Эмма.

В вагонах было не слишком много народу, но зато на перроне собралась огромная толпа: перед угрозой "пика" контролеры не решались задерживать публику, хлынувшую вниз по лестнице.

- Да мы ни за что не войдем, - сказала Агнесса, беспомощно оглядываясь вокруг.

- Войдем! - успокоил ее Бернар, - Сейчас сама увидишь. Тут нужна особая техника.

Он стал таким образом, что напором толпы их внесло внутрь вагона. Очутившись в вагоне, он ловко свернул в бок и оттеснил Агнессу в проход. Он держал ее за плечи, тесно прижав к себе. Валентин точно таким же манером опекал тетю Эмму, и они образовали точно такую же тесно прижавшуюся друг к другу пару. Носильщик, пятясь, тоже попал внутрь, и чемодан всей своей тяжестью прошелся по человеческим плечам и спинам.

- Это, пожалуй, пострашнее, чем в поездах, - произнесла еще не отдышавшаяся Агнесса, уткнув лицо в воротник Бернара. - Воображаю, каково же здесь в "пик"!

Сумочку она поставила на выемку плеча и прижалась к ней щекой. Она только дивилась, как под давлением всей этой массы не лопаются стеклянные перегородки, почему женщины не вопят во весь голос, почему не слышно обычных вагонных ссор. Но люди, входившие в вагон поодиночке, попав внутрь, казалось, растворялись в общей массе и превращались в некий единый организм, повинующийся коллективным рефлексам. При отправлении, при остановках все это человеческое скопище швыряло в одну сторону, никто не держался за металлические поручни, стоявшие валились на сидевших, которые даже не думали огрызаться, и Агнесса прочла на лицах отсутствующее выражение, анестезию всех жизненных центров. Присутствие двух-трех немецких военных мундиров, вклинившихся в толпу, придавало этому скопищу какой-то карательный, дисциплинарный характер. Наконец-то Агнесса увидела их, немцев, в Париже, Она невольно восхищалась теткой, которая время от времени бросала какое-нибудь ехидное словечко насчет способности человеческого тела сжиматься беспредельно.