Филипп Эриа - Золотая решетка

Безрадостен был этот Гиер без обычного для современных городов движения, без транспорта, без прохожих, терзаемый жарой и безветрием.

Агнесса вернулась к себе на мыс Байю, приунывшая, недовольная собой, ноги у нее ныли, на душе было неспокойно, никак она не могла примириться с мыслью, что посылка в лагерь не будет отправлена, что прозрачный намек Жанны на положение брата останется без отклика. После первого волнения, которое вызвало в Агнессе письмо, наступил упадок, и ей захотелось хоть с кем-нибудь поделиться своей бедой. Но с кем, кто здесь мог ее понять? Не Викторина же в самом деле, которая дрожит над продовольственными запасами, и уж, во всяком случае, не Эмильен, ограниченный, ушедший в себя. И впрямь она живет слишком изолированно от людей.

Она вызвала по телефону Мано, чья отзывчивость, пожалуй даже дружба, проявившаяся в ту рождественскую ночь, была еще свежа в ее памяти. Она пожаловалась ей на неудачу.

- Только не впадайте в мировую скорбь, - сказала Мано, и Агнесса, сразу приободрившись, представила себе свою подругу у телефонной трубки с вечным мундштуком в зубах. - Растерялись? Ну что ж, приезжайте, поговорим.

- Это очень мило с вашей стороны, Мано, я сама бы охотно у вас побывала, но у меня ребенок, да еще мой раненый. И до вашего Кань довольно далеко.

-- Далеко или близко - не в этом дело. Вы что-то хнычете там насчет почтового ярлыка, а раз так, то извольте приехать.

Тут Агнесса поняла и поторопилась дать согласие. Рано утром она сделала укол Эмильену и тут же отправилась в путь. Автомотриса до Кань шла через Сен-Рафаэль.

- Вот вам ваша бумажонка,- сказала Мано, вынув из книжного шкафа толстый том, где между страниц оказался ярлычок для посылок военнопленным.

- Ведь это же просто чудо, Мано! Как вам только удалось? Там, в Гиере...

- Нет уж, увольте от расспросов, дорогая. Если ярлычок кажется вам недостаточно похожим, не берите его и все.

- По крайней мере скажите, сколько вы за него заплатили.

- Перестаньте, пожалуйста! Люди, которые изготовляют их, работают не ради денег. Мне помогли друзья.

Мано уселась за стол и снова взялась за дело, прерванное приходом Агнессы: положив себе на колени крышку от картонной коробки, где хранилась целая куча окурков, она стала сортировать свои драгоценные запасы. Длинными наманикюренными ногтями цвета сурика она отбирала, раскладывала на две кучки уцелевшие кусочки папиросной бумаги и крошки табаку так, что в середине оставалась лишь труха да пепел.

Но Агнесса, словно не видя этого, вглядывалась с еле заметной улыбкой в лицо подруги. Как многие жители свободной зоны, Агнесса не скрывала, что такие вещи, как черный рынок, аусвейсы, поддельные документы, должны вызывать протест у порядочных людей. Ей казалось, что гражданская совесть не позволяет прибегать ко всем этим уловкам, мириться с подобными приемами. Что в этом есть уступка людям, наживающимся на оккупации, даже уступка оккупантам, ибо именно от оккупантов исходят все эти ограничения. Вот почему Агнесса стояла на своих позициях столь же прочно, сколь люди из оккупированной зоны держались своих взглядов; взгляды же их сводились к тому, что обман оккупационных властей есть не только необходимость, но и особый вид реванша. Тельма Леон-Мартен в ту рождественскую ночь бросила фразу, показавшую Агнессе, что существуют эти две противоположные точки зрения.

Тогда Тельма сказала:

- Отказывать себе в пятидесяти граммах масла только потому, что его достают на черном рынке, это, знаете ли, роскошь, которую могут позволить себе только "неоки".

И Агнесса догадалась, что за демаркационной линией такое прозвище дано жителям неоккупированной зоны.

Несколько сбивало с толку еще и другое: видя, как Мано легко достала поддельную бумажку, Агнесса поняла, что подруга ее совсем не так далека от всех бед эпохи и не стоит в стороне ни от событий, ни от людей с их повседневной жизнью. Так или иначе Агнесса сдалась и, поскольку уже поздно было возвращаться в Сален, откуда моторка отходила рано утром, осталась ночевать у подруги.

Незадолго до отъезда она выразила желание осмотреть мастерскую в верхнем этаже. Она признавалась, что не очень-то разбирается в живописи и воспринимает ее лишь чувством. Она даже вздрогнула, когда, поднявшись по лесенке в просторное помещение мастерской, устроенной на чердаке, обвела взглядом этот храм воспоминаний, служивший также выставочным залом.

- Как? Вы продали вашего Сезанна?