Робер Эскарпи - Литератрон

- Ум человеческий тоже творение господа бога! - вскричал он.Избиратель-христианин не ошибется, голосуя за кандидата, который, кроме сего божьего дара, обладает еще и благородством чувств.

И только назавтра, в базарный день, появились первые проблески надежды. Как и было договорено, мы начали печатать литератронный текст, не изменив ни единой запятой, ежедневно в областных и местных газетах под непритязательным заголовком:

"Кандидатура Жозефа Бледюра. Его мировоззрение". Вся базарная площадь гоготала. Однако, когда я боковыми улочками пробирался на избирательный участок, я заметил старого сапожника и молодого булочника, которые, стоя на пороге, усердно читали газету. Надо думать, они изучали мировоззрение Жозефа Бледюра. Вот тогда-то я впервые увидел на их лицах выражение, которое я в дальнейшем имел возможность наблюдать неоднократно и получившее впоследствии название "эффект Нарцисс". Это, в сущности, сочетание удивления и душевного довольства. Невропатологи доказали, что тут действует явление резонанса, которое сродни действию Ларсена в электроакустике. Сокровенные мысли человека, будучи ему реинъецированы, вызывают в нейронах высших нервных центров отклонение гипнотических и эйфорических колебаний. Короче говоря, не признаваясь себе в том, что в прочитанном или услышанном он обнаружил собственные мысли, человек впадает в состояние блаженной восприимчивости, которая временно притупляет его способность мыслить критически.

Очень скоро мы получили еще несколько доказательств "эффекта Нарцисс". Так как избирательная кампания должна была продлиться целую неделю, Жоэеф Бледюр ежевечерне выступал с речью в разных кварталах города. Собрание начиналось докладом Пулиша, чтобы заполнить время и не вызвать недовольства избирателей тем, что их, мол, тревожат ради пятиминутного выступления депутата. Пулиш, человек грубый, не блистал красноречием. В первый вечер он уселся на место под шиканье и насмешки толпы. Тишина не восстановилась и тогда, когда поднялся Бледюр и согласно договоренности принялся выкладывать свое мировоззрение.

- Граждане и гражданки! В политике чем больше все меняется, тем больше все остается без изменений.

Неудержимый хохот потряс весь зал. Явно смущенный, однако крепившийся, Бледюр продолжал:

- Везде одно кумовство, плутовство и К+!.. Снова раздался смех, но на сей раз уже менее оглушительный, и кто-то с места крикнул: "Браво!"

- Повесить бы парочку-другую, авось дело бы лучше пошло! Теперь слышались уже только отдельные смешки, и энергичное "тише" заставило их умолкнуть.

- Самые умные как раз и есть самые отпетые дураки...

- Почувствовав поддержку зала, Бледюр сразу обрел уверенность. С подлинным блеском он довел свою тираду до конца. Его последняя фраза была встречена, правда, робкими хлопками, но никто уже не думал смеяться, кроме кучки молокососов, которые демонстративно не слушали оратора. При выходе с собрания у большинства слушателей был отсутствующий и удивленный вид, как у людей, попавших во власть невротического резонанса.

Назавтра аплодисменты были куда щедрее. Еще через день они уже перешли в овацию. Успех был совершенно явный. Но вопреки всем ожиданиям Жозеф Бледюр не желал признавать, что своими успехами он обязан литератрону, и пытался объяснить все исключительно своим талантом. Уже через неделю он стал блестящим лицедеем. А в последний день решительно отказался читать заготовленный текст.

- Пора показать вам,-сказал он,-на что способен настоящий оратор.

На этом заключительном собрании он говорил, и, надо сказать, прекрасно говорил в течение целого часа. И был освистан. Эта перемена настроения всерьез меня встревожила. Накануне выборов мы с Кромлеком, приехавшим инкогнито, чтобы присутствовать при последней фазе "Операции Нарцисс", обошли весь город. На площади Орлож человек двадцать, собравшихся перед воззванием Жозефа Бледюра, хохотали во все горло. Воззвание это, содержавшее все тот же текст, было напечатано в три цвета - черным и красным по ядовито-желтому полю, согласно рекомендации изучавших этот вопрос специалистов из министерства убеждения.

- Это не сулит ничего доброго,-сказал я Кромлеку.

- Напротив,- возразил он.- Присмотритесь-ка к этим насмешникам. По нищенской одежде и изысканности выражений в них нетрудно распознать педагогов. Их реакцию, следовательно, надо рассматривать как отклонение от нормы, и при таком режиме, как наш, она по самой своей природе противостоит мнению большинства. Педагоги составляют в Педуяке два процента избирателей. Пускай себе смеются.