Джордж Элиот - Адам Бид

– Да, Адам, мое сердце сильно влечется к вам; и по моей собственной воле, если б я не имела ясного указания к совершенно противному, я бы могла найти счастье, находясь вблизи вас и постоянно служа вам. Кажется, я должна забыть радоваться и плакать с другими, да, я должна забыть о божественном присутствии и искать только вашей любви.

Адам не стал говорить немедленно. Они сидели, смотря друг на друга в упоительном безмолвии, ибо первое сознание взаимной любви исключает другие чувства; оно требует, чтоб в нем была погружена вся душа.

– В таком случае, Дина, – сказал Адам наконец, – каким образом может быть что-нибудь противное в том, что справедливо, чтоб мы принадлежали друг другу и провели нашу жизнь вместе? Кто вселил эту великую любовь в наши сердца? Может ли что-нибудь быть священнее этого? Мы можем молить Бога быть постоянно с нами и будем помогать друг другу во всем добром. Я никогда не подумал бы стать между вами и Богом и говорить, что вы должны делать это и не должны делать то. Вы будете повиноваться вашей совести столько же, сколько повинуетесь теперь.

– Да, Адам, – сказала Дина, – я знаю, что брак есть святое состояние для тех, кто истинно призван к тому и не имеет другого влечения. Но с самого детства меня влекло к другому пути. Весь мой покой и все мои радости происходили оттого, что у меня не было моей собственной жизни, не было ни нужды, ни желаний для себя самой, и оттого что я жила только в Боге и в тех его творениях, которых горе и радость Он дал знать мне. Эти годы были весьма благословенны для меня, и я чувствую, что, если б я вняла голосу, который стал бы увлекать меня с этого пути, я отвернулась бы от света, который падал на меня, и меня охватили бы мрак и сомнение. Мы не можем благословлять друг друга, Адам, если в моей душе будут существовать сомнения и если я почувствую стремление, когда уже будет слишком поздно, к той лучшей доле, которая была дана мне некогда и которую я сложила с себя.

– Но если в ваше сердце проникло новое чувство, Дина, и если вы любите меня так, что желаете быть ближе ко мне, чем к другим людям, разве это не служит признаком, что вам, по справедливости, следует переменить вашу жизнь? Разве любовь не указывает на то, что это справедливо, если уж нет ничего другого?

– Адам, сердце мое наполнено исследованиями этого. Теперь, когда вы говорите мне о вашей сильной любви ко мне, то, что было ясно для меня, стало снова мраком. Перед этим я снова чувствовала, что мое сердце слишком влеклось к вам и что ваше сердце не было так, как мое; и мысль о вас овладела мною, так что душа утратила свою свободу и стала рабою земного чувства, что сделало меня беспокойной и поселило во мне заботу о том, что должно случиться со мной. При всяком другом чувстве я была бы довольна или незначительной взаимностью, или даже ничем; но в этом сердце мое начинало жаждать равной любви от вас. Я не сомневалась, что должна бороться против этого, как против великого искушения, и повеление было ясно, что я должна отправиться отсюда.

– Но теперь, дорогая, дорогая Дина, теперь, когда вы знаете, что я люблю вас больше, нежели вы меня, теперь все изменилось. Вы перестанете думать об отъезде отсюда, вы останетесь, станете моею дорогой женою, и я буду благодарить Бога за дарование мне жизни, как никогда не благодарил прежде.

– Адам, как трудно мне противостоять этому! Вы знаете, что это тяжело мне; но надо мною господствует великий страх. Мне кажется, будто вы простираете руки ко мне и умоляете, чтоб я пришла и успокоилась – и жила для своего наслаждения, а Иисус, страдавший за нас, стоит, смотря на меня и указывая на грешников, страдающих и горестных. Я видела это неоднократно, когда сидела в тишине и мраке, и великий ужас нападал на меня, и я опасалась, чтоб не сделалась жестокой, не полюбила себя и перестала добровольно нести крест Спасителя…

Дина закрыла глаза и легкий трепет пробежал по ее телу.

– Адам, – продолжала она, – вы не захотите, чтоб мы искали добра, изменив свету, который находится в нас, вы не можете верить, чтоб это повело к добру. Мы одинаково думаем об этом.

– Да, Дина, – отвечал Адам грустно, – никогда не стану я требовать, чтоб вы поступали против вашей совести. Но я не могу оставить надежду, что вы, может быть, станете смотреть на это иначе. Я не думаю, чтоб ваша любовь ко мне могла закрыть ваше сердце; она только будет прибавлением к тому, что вы были прежде, а не отнимет от вас прежних чувств. Мне кажется, что любовь и блаженство сходны с горем, чем более мы узнаем эти чувства, тем более можем чувствовать, какую жизнь люди ведут или могут вести, и, таким образом, будем только нежнее к ним и станем охотнее помогать им. Чем более сведений имеет человек, тем лучше будет делать свое дело; а чувство – это своего рода сведение.