Джордж Элиот - Адам Бид

Мистер Пойзер слушал с внимательным участием мнение Адама о постройках, а может быть, это внушило ему мысль, что постройка его копен уж слишком долго оставалась без надзора хозяйского, потому что, когда Адам кончил говорить, мистер Пойзер встал и сказал:

– Ну, друг, я прощусь с вами теперь, я должен отправиться к своим копнам.

Адам также встал, увидев, что в комнату вошла Дина в шляпке и с небольшою корзинкой в руке.

– Я вижу, вы готовы, Дина, – сказал Адам, – в таком случае отправимся, потому что, чем скорее я буду дома, тем лучше.

– Мама, – сказала Тотти тоненьким голоском, – Дина читала молитвы и так плакала.

– Перестань, перестань! – проговорила мать. – Маленькие девочки не должны болтать.

Затем отец, сотрясаясь от тихого смеха, поставил Тотти на белый сосновый стол и требовал, чтоб она поцеловала его. Мистер и мистрис Пойзер, как вы можете заметить, не были последовательны в правилах воспитания.

– Возвращайся завтра же, если мистрис Бид не будет нуждаться в тебе, Дина, – сказала мистрис Пойзер. – Но ты знаешь, что можешь остаться, если она не здорова.

Таким образом, простившись со всеми, Дина и Адам вышли из господской фермы вместе.

Адам не предложил своей руки Дине, когда они вышли на дорогу. Он еще никогда не делал этого, хотя они и часто ходили вместе: он заметил, что она никогда не ходила под руку с Сетом, и думал, что ей, может быть, была неприятна подобного рода поддержка. Таким образом, они шли отдельно, хотя и рядом, и маленькая закрытая черная шляпка совершенно скрывала от него ее лицо.

– Итак, вы не можете быть счастливы, оставаясь навсегда на господской ферме, Дина? – сказал Адам с тихим участием брата, не чувствующего беспокойства за себя в этом деле. – Право, жаль, когда видишь, как они расположены к вам.

– Вы знаете, Адам, мое сердце так же, как и их сердце, что касается любви к ним и заботы о их благосостоянии, но они теперь не находятся в нужде, их печали излечены, и я чувствую, что меня призывает назад мое прежнее дело, где я находила благословение, которого мне недоставало в последнее время среди слишком изобильных мирских благ. Я знаю, что это суетная мысль бежать от дела, назначаемого нам Богом, ради того, чтоб найти большее благословение нашей собственной душе, будто мы можем выбирать сами собой, где найдем полноту божественного присутствия, вместо того чтоб искать его там, где оно только и может быть найдено, в кроткой покорности. Но теперь, я думаю, я имею ясное указание, что мое дело находится в другом месте, по крайней мере на некоторое время. Впоследствии, если здоровье тетушки начнет приходить в упадок или если она будет нуждаться во мне как-нибудь иначе, я возвращусь.

– Вам лучше знать это, Дина, – сказал Адам. – Я не верю, чтоб вы шли против желаний тех, кто любил вас и кто связан с вами кровными узами, не имея хорошей и удовлетворительной причины в вашей собственной совести. Я не имею никакого права говорить, что это огорчает и меня. Вам довольно хорошо известно, по какой причине я ставлю вас выше всех друзей, которые только есть у меня; и если б судьбе было угодно назначить таким образом, чтоб вы были моей сестрой и жили с нами в продолжение всей нашей жизни, я считал бы это величавшею благодатью, которая только могла бы выпасть на нашу долю. Но Сет говорит мне, что нет никакой надежды на это: ваши чувства слишком различны. Может быть, я слишком многое взял на себя, заговорив об этом.

Дина не отвечала, и они прошли молча несколько шагов до каменной оградки. Адам перешел чрез нее первый и, обернувшись, подал Дине руку, чтоб помочь ей перебраться чрез необыкновенно высокую ступеньку, и в то же время мог разглядеть ее лицо. Он был поражен удивлением: серые глаза, обыкновенно столь кроткие и серьезные, имели ясное, беспокойное выражение, сопровождающее подавленное волнение, а легкий румянец, разлившийся по ее лицу, когда она сошла со ступеньки, превратился в густой розовый цвет. Она имела вид, будто была только сестрою Дины. Адам стал безмолвен от удивления и догадок на несколько минут и потом сказал:

– Надеюсь, я не обидел и не рассердил вас тем, что сказал, Дина, может быть, я позволил себе уж слишком большую вольность. Мое желание нисколько не противоречит тому, что вам кажется лучшим, и я так же буду доволен, когда вы будете жить за тридцать миль от вас, если только вы думаете, что это должно быть так. Я буду иметь вас в мыслях столько же, сколько теперь: вы нераздельно связаны с тем, о чем я не могу не вспоминать так же, как я не могу запретить моему сердцу биться.