Энтони Троллоп - Домик в Оллингтоне

– С удовольствием, – сказал Кросби. – Только дайте мне переодеться. Это займет не больше получаса.

– Я не задержу вас долго, ничего не значит, если обед будет подан несколькими минутами позже. Мама и Маргарита едут в Баден-Баден.

– В Баден-Баден?

– Да, и намерены пробыть там значительное время.

Последовала небольшая пауза, в течение которой Александрина нашла необходимым прочистить свой голос легким кашлем и приготовиться к дальнейшему объяснению. Она решилась сделать свое предложение, но боялась того, как будет оно принято.

– Не случилось ли чего в замке Курси? – спросил Кросби.

– Нет, то есть да, папа и мама из-за чего-то поссорились, хорошенько я не знаю. Однако это не идет к делу. Мама уезжает и намерена пробыть за границей до конца года.

– А городской дом они сдадут?

– Я полагаю, впрочем, это будет зависеть от воли папа́. Вы не встретите препятствия к моей поездке вместе с мама?

Вот вопрос, который сделала новобрачная спустя каких-нибудь десять недель после замужества! Александрина не пробыла с мужем своим в новом доме и двух месяцев, как просит позволения оставить этот дом, оставить мужа на неопределенное число месяцев, быть может, навсегда. Делая этот вопрос, она не обнаружила ни малейшего душевного волнения. Ее лицо не выражало ни печали, ни сожаления, ни надежды. Она не выказала и половины того одушевления, которое пробуждалось в ней, когда она, раза по два в неделю, просила нанять ей карету для постоянного употребления, и притом такую, которая казалась бы ее собственною. При этих случаях он отвечал ей чрезвычайно сурово, и Александрина плакала, получив положительный отказ. Теперь же на глазах ее не показалось и слезинки. Она хотела ехать, с позволения мужа, если он даст его, или же и без позволения, если он откажет в нем. Вопрос о деньгах имел тут весьма важное значение, но его должен был устроить Гезби, который устраивал все дела подобного рода.

– К поездке в Баден-Баден? – спросил Кросби. – Надолго ли?

– Ехать на короткое время было бы бесполезно.

– Но все же, Александрина, я хочу знать, надолго ли? Скажите мне откровенно. На месяц?

– Нет, больше.

– На два, на шесть или до тех пор, пока они останутся там?

– Это можно решить после, когда я буду там.

Во все это время Александрина ни разу не взглянула в лицо Кросби, который с своей стороны пронизывал ее своим взглядом.

– Вы хотите сказать, что намерены бежать от меня?

– В одном смысле – это так.

– А в общем смысле? Если вы говорите об отъезде в Баден-Баден на неопределенное число месяцев, то намерены ли вы воротиться?

– Куда? В Лондон?

– Ко мне, в мой дом, к обязанностям жены. Зачем вы не выскажете сразу своего желания? Вы хотите разойтись со мной?

– В этом доме я несчастлива.

– А кто выбрал этот дом? Разве я хотел переехать сюда? Нет, я вижу, тут совсем другое. Если вы несчастливы здесь, то что же может доставить вам счастье в другом доме?

– Если бы вы просидели в этой комнате семь или восемь часов сряду, не имея ни души человеческой, с кем можно было бы обменяться живым словом, вы бы поняли мои намерения. Этого мало, что я сижу одна: вы ничего не говорите со мной, когда бываете дома.

– Виноват ли я, если к вам никто не приезжает? Дело в том, Александрина, вы не хотите примириться с образом жизни, который соответствует нашим средствам. Вы считаете себя несчастною потому, что не можете кататься по парку. Я не в состоянии нанять вам карету и никогда не найму. Вы можете ехать в Баден-Баден, если хотите, то есть если ваша мать возьмет вас с собой.

– Само собой разумеется, я должна платить за себя, – сказала Александрина.

На это Кросби ничего не ответил. Дав позволение, он встал с места и пошел в свою комнату, последние слова Александрины он услышал уже в дверях. Что может быть дешевле такого распоряжения? Делая свои расчеты, он стоял, облокотясь на каминную полку. Он в душе бранил свою жену за то, что она была несчастлива с ним, но сам он разве был счастлив с ней? Не лучше ли было, в самом деле, разойтись таким спокойным, полунезаметным образом, – разойтись так, чтобы никогда больше не сходиться? Он считал себя счастливым человеком, что до сих пор еще не предвиделось в будущем маленького Кросби, который мог бы изменить и даже совершенно расстроить такой выгодный план. Если он назначит ей четыреста фунтов в год и отделит двести фунтов на погашение долгов, у него еще останется шестьсот на удовольствия лондонской жизни. Само собой разумеется, ему не приведется уже больше жить так, как жил он в счастливые дни до женитьбы, да такой образ жизни сделался уже и недоступным для него, но все же он мог ходить в свой клуб, мог постоянно там обедать, мог курить хорошие сигары, он не был бы прикован к этому деревянному дому, который сделался для него отвратительным. Таким образом, по его соображениям, поездка жены за границу оказывалась делом превосходным. Он передал бы Гезби и дом свой, и мебель – пусть тот делает с ними, что знает. Сделаться снова холостяком, жить на холостую ногу, с шестьюстами фунтов стерлингов, представлялось ему таким счастьем, что, от радости, он не слышал ног под собой. Да, он должен был позволить ей ехать в Баден-Баден.