Мигель Сильва - Мертвые дома

Больше они не разговаривали. По сути дела, им не о чем было говорить. Себастьян предложил свои услуги донье Кармелите, «если ей понадобится что-нибудь в Парапаре». Он снова пожал руку Кармен-Росе и убрал со лба непокорную черную прядь, прежде чем надеть шляпу из волокна гуамы.

— Я приеду в воскресенье, — сказал он с порога.

Женщина, которая жаловалась, и мальчик, покупавший керосин, уже ушли. Мать и дочь молчали.

— Красивый какой парень, — вдруг сказала донья Кармелита.

Кармен-Роса вздрогнула. Именно эти самые слова она мысленно произносила в ту минуту.

Себастьян, как и обещал, приехал в воскресенье, потом в следующее и стал ездить каждую неделю. Первый визит Вильенам он нанес вместе с Панчито и Селестино. Через неделю Селестино перехватил взгляд Кармен-Росы, брошенный на гостя из Парапары, взгляд, в котором были боязнь и любопытство, лукавство и нежность, и перестал ходить в патио к Вильенам, чтобы полюбоваться розовыми венчиками паскуа и поболтать о пустяках у перил, заставленных папоротниками. Селестино не показывался теперь и в будние дни, когда Кармен-Роса стояла за прилавком одна, изнывая от полуденного зноя. Он больше не дарил ей птиц, не бродил вечером под окнами, не топтался на площади Лас-Мерседес. Длинный и печальный, как фонарный столб, он торчал у кабачка Эпифанио и вполуха слушал разговоры посетителей или нехотя улыбался, когда Перикоте рассказывал какую-нибудь похабную или двусмысленную историю.

С появлением Себастьяна во взглядах Кармен-Росы на вещи, на людей, на самое себя начались удивительные превращения. Не тогда, когда ее приняли в Общество дочерей Марии, не тогда, когда мать, отведя ее в сторону, объявила: «Кармен-Роса, с сегодняшнего дня ты женщина», и не тогда, когда она прочла книжку сеньориты Беренисе, приоткрывшую ей тайну рождения человека, а только теперь, в восемнадцать лет, рядом с этим смуглым атлетом, порывистым и решительным, Кармен-Роса почувствовала, что она уже не девчонка, которая колотила в чужое парадное дверным молотком и швыряла камни в индейца Кучикучи.

Сначала она сама не отдавала себе в этом отчета. Себастьян приходил с Панчито в воскресенье сразу после мессы. Кармен-Роса и Мартика не успевали еще снять мантильи и отложить четки. Все четверо усаживались и начинали говорить о всякой всячине: о том, кто какие фрукты любит, о масти и повадках лошадей, о том, как умирают люди в льяносах, о далеком недосягаемом Каракасе и о еще более недосягаемом море.

Только Себастьян видел море. Он купался в его зеленой пенящейся воде, когда был в Туриамо.

— Оно очень красивое, правда? — спрашивала Кармен-Роса.

— Не то чтобы красивое. Оно — как саванна, но из воды. Становится немного страшно, когда остаешься с ним один на один. А плавать легче, чем в реке.

Панчито начинал рассказывать какую-нибудь историю про пиратов и матросов, которую он вычитал в романе Сальгари. Мартика восторженно смотрела на него. В ее глазах он становился Сандоканом.

Но потом, три или четыре воскресенья спустя, Кармен-Роса заметила, что Себастьян не улавливает смысла ее слов, когда она говорит, только смотрит на нее, а слушает невнимательно, и глаза его ищут что-то, что лучше выражает ее сущность, нежели произносимые ею слова.

— Какие миленькие платочки вы привезли нам в прошлое воскресенье, Себастьян.

— Очень рад, очень рад, — отвечал он, не вдумываясь в смысл ее фразы, но напряженно внимая звукам ее голоса.

Она заметила также, что с понедельника начинала считать дни, но вела этот счет по-своему: «Пять дней до воскресенья, четыре дня до воскресенья, три дня до воскресенья, завтра воскресенье, воскресенье».

Однажды Себастьян не приехал. Кармен-Роса ждала его до полудня. В мантилье, с четками в руках она бродила по садику, делая вид, будто обирает с кустов сухие листья. Панчито и Марта не придали случившемуся никакого значения.

— Раз Себастьян не едет, значит в Парапаре интересный петушиный бой, — только и сказал Панчито.

Мартика с ехидцей посмотрела на Кармен-Росу:

— Или его милая не пустила.

Кармен-Росой овладели дурные предчувствия. «Он заболел». Она была уверена в этом и представляла себе, как он мечется в жару, покинутый и беспомощный, в пустом, пыльном доме. Ее охватила материнская тревога, томительное желание быть вместе с ним и отирать пот с его лба платком, который он ей подарил.

«В Парапаре петушиные бои», вспоминала она. С чего она взяла, будто он заболел? Ведь он дикарь, он остался ради того, чтобы лишний раз среди пьяных криков, угроз и ругани насладиться кровавой схваткой двух петухов, убивающих друг друга на площадке патио. Кармен-Росе показался далеким и чуждым этот любитель петушиных боев, недостойный ее дружбы, этот закоренелый игрок, способный вызвать только отвращение.