Мохан Ракеш - Хозяин пепелища

Бало тогда еще не знала, кто ее жених и каков он собой, но что-то шептало ей, что это тот красавец, что встает перед ее глазами, когда она слушает «Махию». И вот настала брачная ночь. Когда Сучча Синх снял с ее лица покрывало и она впервые увидела своего нареченного, ей показалось, что она узнает того, кто являлся ей в девичьих грезах. Он ласково взял ее за подбородок, приподнял лицо, и горячая волна разлилась по всему ее телу. Рука, тронувшая ее лицо, была прохладнее, чем серебряные подвески на лбу, а ее прикосновение — нежнее благовонного сандалового масла. Бало взглянула ему в глаза и вся затрепетала от охватившей ее невыразимо сладкой истомы. «Ты мое счастье, мой бриллиант драгоценный…» — прошептал он, задыхаясь, и заключил ее в свои объятия. Бало хотела ответить, что она всего только прах у его ног, и вдруг без слов припала лицом к его плечу…

Продавец воды прервал ее воспоминания.

— Смеркается, мать, — добродушно сказал он, — шла бы ты домой. Что толку сторожить пустую дорогу?

Эти слова вернули ее к действительности.

— Не знаешь ли, почтенный, когда придет автобус из Джалландхара?

— Да, вероятно, не скоро! А ты что же, так и будешь здесь стоять в темноте?

— Буду стоять, пока ужин мужу не отдам.

— Если б нуждался он в твоих лепешках, он бы еще днем их забрал… Уж больно возомнил о себе, словно не на земле живет, а по небу летает!

— Мужчины, почтенный, часто сердятся. Что поделаешь…

— Ну, стой, если нравится. Я пошел.

— Счастливого пути, почтенный!

Пока Бало говорила с ним, у нее само собой созрело решение: она должна дождаться автобуса из Джалландхара. Ничего с сестрою не случится, если она и поплачет в потемках часок-другой.

Надо только, чтобы Джанги не смел больше к ней приставать. Пусть попробует еще раз схватить ее за руку — Сучча Синх не будет с ним церемониться: выволочет из дома за гриву и швырнет на площадь посреди деревни!.. Но стоит ли говорить мужу? В гневе он нехорош — может и голову проломить… Сучча Синх, зная свой характер, и сам старается держаться подальше от всяких деревенских передряг, а уж вмешиваться в это дело ему вовсе не надо. Хорошо, что он не стал ее слушать… Но он сказал, что не придет во вторник! Что, если и в самом деле не придет?.. Нет, она ему ничего не скажет о Джанги… Только бы не сердился на нее, а домашние дела она уж как-нибудь сама уладит. Когда в доме есть хозяин, семья счастлива и живет в достатке. А стоит мужу бросить семью… При одной мысли об этом у Бало заныло сердце. В прошлом году их односельчанин, Лоту Синх, оставив больную жену, скрылся куда-то вместе со своей любовницей. Жена некоторое время жила подаянием, а когда ей перестали подавать — бросилась в колодец… Ах, что творилось в деревне, когда ее раздувшееся тело вытащили из колодца…

Бало вдруг почувствовала страшную усталость. Кое-как она добралась до помоста и села, подвернув под себя ноги. Сгущались сумерки. Голос, певший в поле, давно умолк, и теперь оттуда доносились только тоскливые трели сверчков.

Почти одновременно к остановке подошли два автобуса — один со стороны Джалландхара, другой из Накодара — и, почти не задерживаясь, помчались дальше. У одного из водителей она успела узнать, что скоро пройдет еще один автобус из Джалландхара, а потом движение прекратится до утра. Значит, как только вдали блеснут фары, это и будет автобус Сучча Синха.

Ах, как хочется спать! Веки отяжелели и смыкаются сами собой. Бало то и дело встряхивает головой. Если она уснет, то пропустит автобус. Спят поля, спит дорога, укутавшись черным покрывалом, а ей нельзя спать, нельзя… Но глаза закрываются, и уже нет сил сопротивляться обволакивающей сладкой дремоте… Ей чудится шум мотора и яркие фары на дороге. Вздрогнув, она открывает глаза. Все по-прежнему: черная равнина, слабое мерцание звезд над нею да неумолчный стрекот цикад… Потом ей чудится, будто кто-то что есть мочи барабанит кулаками в дверь. В запертой комнате забилась в угол Зиндан. Ее нельзя различить во мраке, и только слышен шепот: «Сестрица, не уходи! Не бросай меня одну…».

Потом вдруг откуда-то появляется бык. Он лениво ходит по кругу, вращая колесо чигиря и позвякивая колокольцами, а под старой смоковницей сидит юноша и поет «Махию» тоскующим голосом… Огромная туча пыли вздымается над дорогой, заволакивая небо и землю. Бало пытается прикрыть концом сари узелок, но он выскальзывает из рук… Ее томит жажда. Она опускает лоту в кувшин, стоящий на помосте, но там вместо воды — только душный полуденный жар… А в темной комнате, уткнувшись лицом в колени, надрывно плачет Зиндан. «Зачем ты бросила меня, сестрица? Зачем оставила одну?» Вскрикнув, Бало просыпается: кто-то трясет ее за плечо.