Генри Фильдинг - История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса

- Несомненно, сударыня, - говорит Слипслоп.

- Но так как он то, что он есть, - продолжала леди, - будь в нем еще тысяча превосходных качеств, светская дама станет презреннейшей женщиной, если ее заподозрят хотя бы в мысли о нем; и я сама презирала бы себя за такую мысль.

- Несомненно, сударыня, - сказала Слипслоп.

- А почему "несомненно"? - возразила леди. - Ты отвечаешь, точно эхо! Разве он не в большей мере достоин нежного чувства, чем какой-нибудь грязный деревенский увалень, пусть даже из рода древнего, как потоп, или чем праздный, ничтожный повеса, или какой-нибудь фатишка знатного происхождения? А между тем мы обрекаем себя в жертву им, чтобы избежать осуждения света; спасаясь от презрения со стороны других, мы должны соединяться узами с теми, кого сами презираем; должны предпочитать высокое рождение, титул и богатство истинным достоинствам. Такова тирания обычая, тирания, с которой мы вынуждены мириться, ибо мы, светские люди, - рабы обычая.

- Чушь, да и только! - сказала Слипслоп, хорошо понявшая теперь, какой ей держаться линии. - Будь я так богата и так знатна, как ваша милость, я бы не была ничьей рабой.

- Как я? - сказала леди. - Но я же говорила лишь о том, что было бы, если бы какой-нибудь молодой и знатной женщине, мало видевшей свет, случилось полюбить такого человека... Как я! Вот еще!.. Надеюсь, ты не вообразила...

- Нет, сударыня, конечно нет! - восклицает Слипслоп.

- Нет? Что "нет"? - вскричала леди. - Ты всегда отвечаешь, не дослушав. Я только признала пока, что он очаровательный молодой человек. Но чтобы я!.. Нет, Слипслоп, со всеми мыслями о мужчинах для меня покончено. Я потеряла мужа, который... но если я стану вспоминать, я сойду с ума! Отныне мой покой заключается в забвении. Слипслоп, я хочу послушать твой вздор, чтобы мысли мои направились в другую сторону. Что ты думаешь о мистере Эндрусе?

- Да что ж! - говорит Слипслоп. - Он, по-моему, самый красивый, самый приличный мужчина, какого я только встречала; и сделайся я самой знатной дамой, это вышло бы не худо кое для кого. Ваша милость могут, коли вам угодно, говорить о всяких там обычаях, но, скажу вам компетентно, взять любого молодого человека из тех, что ходили в Лондоне в дом к вашей милости, - куда им всем до мистера Эндруса! Пустые вертопрахи, да и только! Я бы скорей пошла замуж за нашего старого пастора Адамса; и слушать не хочу, что там люди говорят, лишь бы я была счастлива на груди у того, кого люблю! Некоторые люди хулят других только потому, что у тех есть то, чему они сами были б рады.

- Итак, - сказала леди, - если бы вы были дамой с положением, вы действительно вышли бы замуж за мистера Зндруса?

- Да, уверяю вашу милость, - ответила Слипслоп, - вышла бы, если бы он от меня не отказался.

- Дура, идиотка! - кричит леди. - "Если бы он не отказался" от знатной дамы! Разве тут могут быть сомнения?

- Нет, сударыня, конечно нет, - сказала Слипслоп. - Сомнений быть не могло бы, только бы убрать с дороги Фанни; скажу вам компетентно, окажись я на месте вашей милости и полюби я мистера Джозефа Эндруса, она бы у меня и минуты не оставалась в приходе! Я уверена, адвокат Скаут спровадил бы ее куда надо, когда бы ваша милость только заикнулись ему о том.

Эти последние слова Слипслоп подняли бурю в душе ее госпожи. У нее возник страх, что Скаут ее выдал - или, верней, что она сама выдала себя перед ним. Помолчав немного и дважды изменившись в лице - сперва побелев, потом побагровев, - она сказала так:

- Меня удивляет, какую волю вы даете своему языку! Вы инсинуируете, будто я использую Скаута против этой девки из-за некоего молодого человека?

- Что вы, сударыня! - сказала Слипслоп, перепуганная до потери рассудка, - чтобы я инсвинировала такие вещи!

- Еще бы вы посмели! - ответила леди. - Надеюсь, мое поведение самой злобе не позволило бы возвести на меня такую черную клевету. Проявляла ли я когда хоть малейшую игривость, малейшую легкость в обхождении с мужчинами? Следовала ли я примеру некоторых, кого тебе, я думаю, случалось видеть, позволяя себе неприличные вольности хотя бы с мужем; но и он, дорогой мой покойник (тут она всхлипнула), если бы ожил (она выдавила слезу), не мог бы меня укорить в каком-либо проявлении нежности или страсти. Нет, Слипслоп, за все время нашего супружества я ни разу не подарила мужа даже поцелуем, не выразив при том, как это мне противно. Я уверена, что он и сам не подозревал, как сильно я его любила... А после его смерти, ты же знаешь, хотя прошло уже почти шесть недель (одного дня не хватает), я не допустила к себе ни одного посетителя, пока не приехал этот мой сумасшедший племянник. Я ограничила свое общество только друзьями женского пола... Неужели же и такое поведение должно страшиться суда? Быть обвиненной не только в презренной страсти, но еще и в том, что она направлена на такой предмет, на человека, недостойного даже, чтобы я его замечала...