Айн (http://marsexxx.com, marsexxx@ya.ru) - Источник

— Добрый вечер, мистер Рорк.

Рорк поклонился:

— Добрый вечер, мисс Франкон.

Она сказала:

— Дом Энрайта… — Она сказала это так, будто не хотела произносить эти два слова и будто они обозначали не дом, но то личное, что стояло за ним.

Рорк ответил:

— Да, мисс Франкон.

Затем она улыбнулась заученно вежливой улыбкой, с которой обычно начинают разговор. Она начала:

— Я знаю Роджера Энрайта. Он почти друг нашей семьи.

— Я не имел удовольствия встречаться с друзьями мистера Энрайта.

— Помню, отец как-то пригласил его пообедать. Это был неудачный обед. Отца называют блестящим собеседником, но даже он не мог выдавить ни звука из мистера Энрайта. Роджер просто сидел. Надо знать отца, чтобы понять, какой это был для него удар.

— Я работал у вашего отца, — ее рука двинулась и остановилась в воздухе, — несколько лет назад чертежником.

Рука опустилась.

— Тогда вы можете понять, что отец не мог поладить с Роджером Энрайтом.

— Нет. Он не мог.

— Думаю, я почти нравилась Роджеру, хотя он никогда не простит мне, что я работаю в газете Винанда.

Стоя между ними, Хэллер подумал, что ошибся, — в этой встрече не было ничего странного, в самом деле ничего. Ему было неприятно, что Доминик не говорит об архитектуре, как можно было ожидать; он с огорчением заключил, что ей не понравился этот человек, как не нравились многие, с кем она встречалась.

Затем миссис Гиллспай завладела Хэллером и увела его. Рорк и Доминик остались наедине. Рорк начал:

— Мистер Энрайт читает все городские газеты. Их приносят ему в контору — с вырезанными передовицами.

— Он всегда так делал. Роджер явно ошибся в выборе профессии. Ему следовало бы стать ученым. Он так привязан к фактам и не переваривает толкований.

— Бывает и иначе. Вы знаете мистера Флеминга? — спросил он.

— Нет.

— Он друг Хэллера. Мистер Флеминг никогда ничего не читает в газетах, кроме страниц с передовицами. Но людям нравится слушать, как он говорит.

Она наблюдала за ним. Он смотрел прямо на нее, очень вежливо, как смотрел бы, встретившись с ней в первый раз, любой мужчина. Ей хотелось найти в его лице какой-нибудь намек на прежнюю ироничную улыбку, даже насмешливость была бы признанием и неким обязательством — она не нашла ничего. Он говорил как посторонний. Он не позволял себе ничего, вел себя как человек, которого ей представили в гостиной, безупречно выполняя то, чего требовал этикет. Она смотрела на эту любезную официальность и думала, что ее платье уже ничего не скрывает от него, что он уже использовал ее для потребностей более интимных, чем потребность в пище, которую он ел, — и вот теперь стоит, соблюдая дистанцию, в нескольких футах от нее, как человек, который никоим образом не может себе позволить стать ближе. Она подумала, что он выбрал именно такой способ издеваться над ней, чтобы показать, что он ничего не забыл, но не подает виду. Она подумала, что он хочет, чтобы она первой все сказала, и тогда он заставит ее пройти через все унижения принятия их прошлого — потому что именно она первой вызвала бы это прошлое к жизни; и он твердо знал, что она не сможет этого не сделать.

— И чем зарабатывает на жизнь мистер Флеминг? — спрашивала в это время она.

— Он производит точилки для карандашей.

— Правда? И он друг Остина?

— У Остина много знакомых. Он говорит, что это его бизнес.

— И ему везет в этом?

— Кому, мисс Франкон? Я не уверен насчет Остина, но мистеру

Флемингу очень везет. Он уже открыл филиалы в Нью-Джерси, Коннектикуте и на Род-Айленде.

— Вы не правы в отношении Остина, мистер Рорк. Ему очень везет. В нашей с ним профессии считается, что человеку везет, если она не портит его.

— Как вам это удается?

— Есть только два пути: или не обращать никакого внимания на людей, или, наоборот, быть внимательным ко всему, что с ними связано.

— А какой предпочтительнее, мисс Франкон?

— Тот, что труднее.

— Но желание выбрать самый трудный можно расценивать само по себе как признание собственной слабости.

— Конечно, мистер Рорк. Но это наименее оскорбительная его форма.

— Если вообще есть в чем признаваться.

Вдруг кто-то продрался через толпу гостей и полуобнял Рорка за плечи. Это был Джон Эрик Снайт.

— Рорк! Надо же, вот не ожидал! — вскричал он. — Рад, очень рад! Сколько лет, сколько зим? Послушай, мне нужно с тобой поговорить! Отпусти его со мной на минуту, Доминик.

Рорк поклонился ей, руки его оставались опущенными, но прядь волос упала ему на лоб, и Доминик не увидела его лица, только рыжую голову, вежливо склонившуюся на короткий момент, а затем он исчез в толпе вместе со Снайтом.