Жорж Экоут - Из мира «бывших людей»

Это кишение наших молодых жителей квартала Маролля заставило меня вспомнить о неприятных созвучиях инструментов, которые настраиваются перед тем как перейти к настоящей музыке. Кампернульи, начальник этого места и судья игр, кладёт конец беспорядку и велит очистить гимнастику, чтобы позволить любителям попарно соразмерить в упражнениях свою силу. Начинают самые юные. Их товарищи, которые толкаются позади загородки, устраивают встречу каждой новой паре. Раздаётся дождь шуток и нелепых заключений. Шутники изображают в словах карикатуру на своих товарищей. В этом мире все считают себя знатоками и экспертами, ценителями их взаимных достоинств. Зимою эти сеансы борьбы, летом купанье в каналах, для перевозки судов, приучили их видеть друг друга in naturalibus и способствовали развитию у них этого тщеславного чувства, связанного с их преимуществами. Путём постоянных сравнений они узнают друг друга в малейших закоулках своих «академий». Их нравы к тому же подвергаются насколько возможно общественному обсуждению. Я слышу, как мои соседи, точно истинные силомеры, оценивают между собою силу и сопротивление различных конкурентов. Они знают, какие у кого мускулы и нервы, кого этот борец может без труда повалить, и с кем ему невыгодно было бы бороться.

Борьба становилась всё более и более интересной, бешенство и шутливое настроение зрителей постепенно утихают. Перед тем, как начать состязаться, борцы из осторожности намазывают себе ладони и пальцы песком. Все принимают более удобное положение, вытягивают шею, чтобы лучше видеть; мои соседи начинают усиленно дышать и надрываться вместе с дыханием борющихся. Они качаются и трепещут, соразмерно с нападениями и уловками. Я сам поднимаюсь до диапазона, достигнутого настроением собрания. Я увлекаюсь и топаю ногами, точно я на галерее, при всех перипетиях борьбы. Я ощущаю такое же удовольствие, как во время самых захватывающих зрелищ. Я чувствую, как моя поясница выгибается, мои ноги вытягиваются и сводятся в тесной зависимости от движений атлетов.

После схватки между Кампернульи с Турламэном, или скорее их красивого выступления, которое показало силу в борьбе с ловкостью и во время которого один стоил другого, происходит движение среди зрителей и имя Тиха Бюгютта передаётся из уст в уста.

Он разделся в свою очередь и в ожидании достойного себе партнёра, он важно расхаживал вокруг арены, скрестив руки, держа в зубах соломинку, чувствуя наивную радость от того, что показывает юное тело. Разумеется, далеко не в первый раз его товарищи видят его голым, однако, шёпот восторга поднимается со всех сторон. Что касается меня, то он открыл мне мужскую красоту. Я испытываю перед этим безупречным телом, соединяющим изящество и гибкость Турламэна с мясистою выпуклостью Кампернульи, такой восторг, какой Гёте передаёт так хорошо устами своего Вильгельма Мейстера, когда тот видит показывающиеся из воды пруда правильные формы его товарища по купанью. Флорентинский скульптор, Гиберти сказал бы, говоря об одной греческой статуе, что было невозможно выразить её превосходства словами и что одного зрения недостаточно, чтобы постигнуть её бесконечные прелести, надо было прибавить ещё осязание. Итак, в тот момент, я, как этот фанатический художник, чувствовал желание провести рукою по этой чудесной, телесной статуе и вылепить её из одного усердия. Угадывал ли что-нибудь объект моего восторга? Но его взгляды, блуждая по всему собранию, остановились внезапно на мне; он подходит ко мне и ударяет меня по плечу.

– Вот мой товарищ! – говорит он со своей доброй улыбкой. – Пойдём, Лорр, я научу тебя!

– Меня! – вскрикиваю я, отстраняясь, таким удивлённым тоном, какой должен походить на ужас.

– Да! Будь покоен! Я не сломаю тебя.

И он быстро схватывает меня, тянет к себе через всех, которые начинают аплодировать и ликовать.

Он срывает с меня куртку и жилет, толкает меня на середину загороженного места. Я не имею ни времени, ни возможности отказаться: я сбит с толку. Он берёт меня за руки, кладёт их сам, одну на своё плечо, другую у пояса, ставит нас в одну из обычных поз борцов.

– Ну! готово? Начинаем.

Я не могу пошевелиться. Моё недавнее желание сбылось. Я готов навеки остаться в этой позе, наслаждаясь прикосновением моих пальцев к ломанным линиям этого тела.

– Ну, – вскрикивает Бюгютт, который теряет терпение и толкает меня смеясь.

Я начинаю бороться с моим волнением и соглашаюсь схватить его. Но я не вкладываю в это никакой энергии, я прикасаюсь к выпуклым мускулам, я наслаждаюсь осязанием этих неровностей и этих упругих, хотя и твёрдых выгибов. Я забываю об остальном и больше ничего не хочу. С чем сравнить это ощущение? В нём нет совсем влюблённой страсти, а между тем, оно сообщает моему существу какое-то непонятное чувство, какую-то безумную благодарность по отношению к Создателю. Какая жажда религии и веры! Я преклонялся перед Богом в лице одного из его шедевров.