Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

Девушка была голодна и не пыталась разговаривать.

- По-видимому, - сказал он, - и вы тоже под запретом сухого закона?

Она обгрызала косточку цыпленка. У нее были мелкие зубы. В ее пустых глазах появилось такое выражение, какое бывает у кошки, если ее потревожить во время еды.

- Послушайте, - сказал он, - я понимаю, куда вы меня привели. Это называется "спик-изи" [Speak-easy - бар, где незаконно торгуют спиртными напитками (англ.)], не так ли? Но будь я проклят, если я что-нибудь понимаю в вас!

- Разве я так неясно выражаюсь?

- Чересчур изысканно для простого жителя Запада. Объяснитесь. Почему по утрам вы замарашка, а вечером - вот такая?

Она перестала грызть цыплячью ножку.

- Может быть, мне нравится делать по утрам то, что я делаю.

- Вы умница. Бьюсь об заклад, что вам это нужно... для знакомств.

- Вот вы так действительно умница. Ну конечно, так. С вами, например... Джордж, - обернулась она к субъекту с каменным лицом, который в третий раз принес ей виски. - Порцию мороженого.

- Куда мы пойдем отсюда? - спросил Маркэнд.

Девушка откинулась назад и сплела пальцы на затылке. Руки у нее были бесплотные, и от этого казались огромными пышные короткие рукава.

- Это - смотря по обстоятельствам... - сказала она. - Сколько у вас денег?

Маркэнд удивлялся сам себе. Все приключение с этой девушкой... - Почему я так легко пошел на это? - Сегодня утром Дебора покинула его, а теперь он сидит здесь со шлюхой! Она казалась ему нереальной. Как могла пустота вызвать в нем страсть или отвращение? Только глаза ее...

- Как вас зовут?

Она подождала, пока мороженое растаяло у нее во рту, потом ответила:

- Айрин.

- Айрин, перестаньте есть и посмотрите на меня.

Странные светлые глаза поднялись на него: жизнь заструилась из них в его тело. Ее тело стало реальным: хрупкая трепетная шея, гибкий торс, крепкая грудь... стало желанным. Она была воплощенной пустотой, в которую он жаждал погрузиться. Все эти месяцы полового воздержания вдруг сошлись на копчике копья острым желанием, устремленным к пустоте этой женщины. Ему припомнился ее ответ, он был точен, и это ему нравилось. Но его рука задрожала, когда он подумал, что не знает, сколько же у него осталось денег. Он раскрыл кошелек. В нем было сорок восемь долларов... одну новенькую двадцатидолларовую бумажку он вытащил. Рука девушки протянулась через столик и взяла ее. Маркэнд поглядел на эту руку. Она была неестественно мала и еще по-детски мягка.

Ее рука все объяснила ему в ней. Слабость. Жалкое детское желание жить и наслаждаться. Показная хвастливость в коричневом туалете, показная хвастливость в смехе; все чувства подавлены чуть ли не с колыбели настойчивым желанием денег, денег, денег! Его возмутила не детская нежность руки, но то, как она вцепилась в бумажку. Переход от охватившей его страсти был слишком резок, чтобы он мог почувствовать жалость.

- Теперь уходите, - пробормотал он. Она не поняла. - Убирайтесь ко всем чертям, - сказал он, - я не хочу вас.

Он быстрым шагом дошел до отеля, запер на ключ дверь своей комнаты... свет уличного фонаря резко рассекал ее на две половины, черную и желтую... и лег на постель. Он дрожал, но дрожь была ему приятна.

- Что ж, - пробормотал он вслух (привычка, сложившаяся в Клирдене), - я начинаю познавать Канзас... А что же бог? - Он вскочил и остановился посреди комнаты. - Может быть, бог - в этой дрожи?

Он разделся, глотнул еще виски, лег в постель и крепко заснул.

Перси, с чемоданом в руке, ждал у входа в отель, пока Маркэнд расплачивался по счету. Теплый ветер с юго-востока принес с собой новый дождь (через Арканзас, Миссисипи и Залив).

- Сбегать за экипажем, сэр?

Маркэнд дал мальчику двадцать пять центов. Остается еще семнадцать долларов.

- Нет, спасибо. Я не спешу к поезду. Пойду пешком.

Вчера в том квартале, что тянется позади нарядных домиков Магнолия-авеню, он заметил ряд иных домов, более старых, убогих на вид, где, по всей вероятности, давно не живут их владельцы и где комнаты сдаются внаем. Холодный дождик все моросил, подгоняя его вперед. Ему было легче от этого. Когда он проснулся, гневный порыв, заставивший его отказаться от Айрин, уже исчез, но голод, который она пробудила в нем, остался. Трудно было не протянуть руку к звонку, чтобы позвать ее, трудно было не убеждать самого себя: ведь ты отдал деньги, получи же то, за что заплатил. Что все эти долгие месяцы удерживало его от доступного и безобидного удовлетворения своих желании? Девушка из Лимы... как ее звали? Бетти Мильгрим. Девушка из Клирдена, Люси Демарест. Айрин. Так не похоже было на него отказаться от призыва наслаждения. Но вот он бредет под дождливым небом канзасского городка, где ему решительно нечего делать, и борется против того единственного, чего мог бы желать. Айрин! По движению, которым она выставляла живот, отбрасывая назад плечи, он представлял себе обнаженным ее тонкое тело. Тугой изгиб торса, плоский живот, мягко сливающийся с бедрами... Нестерпима потребность наяву увидеть этот образ. Мимо него, не смущаясь моросящим дождем, шли по улице женщины; он представлял себе их горячие тела под темной одноцветной одеждой, он хотел Айрин. Он знал, что не пойдет за ней. Было что-то в охватившей его тогда дрожи связанное с бессмысленностью пребывания в этом городе, связанное с Элен: что-то более истинное, чем желание.