Роман Гари - Голубчик

По дороге случилось невероятное. Она пожала мне руку.

Я понял это не сразу, поначалу списав на несчастный случай, каприз праздной конечности, вне всякой связи с системой священного права.

Порог гостиной мы переступили в мире и согласии.

Ламбержак и Бранкадье, склонившись над креслом, разглядывали Голубчика.

- Он прекрасно ухожен, - сказал Ламбержак. - Это ваша заслуга.

- И давно у вас эта страсть к природе? - спросил Бранкадье.

- Не знаю, - уклончиво ответил я, не опуская скрещенных на груди рук. - А что? Мечтать ведь, кажется, никому не возбраняется.

И, поднимая голову все выше, а руки стискивая все крепче, прибавил:

- С природой все не так просто.

- Конечно, проблемы среды, - подхватил Ламбержак. - Виды на грани истребления нуждаются в защите.

- Вся надежда на фактор ошибки, - вымолвил я, но объяснять не стал все равно они бессильны.

- Многие обезьяны, киты и тюлени тоже под угрозой, - сказал Бранкадье.

- Да уж, забот невпроворот, - подтвердил я с самым серьезным видом.

- А некоторые уже почти не существуют, - сказал Ламбержак.

Я проглотил намек не моргнув глазом.

- В общем, есть над чем потрудиться. - Ламбержак потер руки, будто собираясь закусить, и, сверкнув пробором, выпрямился.

- Похвально, очень похвально, - сказал он, глядя мне в лицо. - Видно, что вы-то не сидите сложа руки.

А я как раз изо всех сил сжимал сложенные на груди руки, пока не стало жарко. Руки - ведущий орган для поддержания душевного комфорта.

Я безмолвно овладевал высотой положения. Если бы не разбитые сердца несчастных салфеток, вышел бы вообще без потерь. Но они мучительно краснели вместе с беззащитными ландышами, и я никак не мог прикрыть их.

Мадемуазель Дрейфус, отойдя к окну, где посветлее, наводила красоту. Она ждала, чтобы лишние ушли, но те и в ус не дули. Ничего не поделаешь: среда всегда окружает, осаждает и досаждает.

Пользуясь случаем, замечу невзначай, но с чувством: моя заветная мечта - видоизмененный язык. Небывалый, с безграничными возможностями.

В этой же связи из другой области: каждый раз, когда я прохожу по улице Соль мимо мясного магазина, мясник подмигивает мне и тычет кончиком ножа в разложенные на витрине безмолвные красные куски. Ему-то что, мясникам к бойне не привыкать, а я... Я ощущаю острую нехватку английской флегмы. Вид онемевших языков на мясном прилавке заставляет громко роптать мое чувство справедливости и оживляет убитого горем попугая в глубине корзины. Пример с попугаями весьма показателен в силу природной ограниченности их выразительных средств скудным, однообразным, принудительным языком. В результате: забитость и подавленность на самом дне корзинки. Вы скажете, на свете есть поэты и они героически борются со всеобщей избитостью, однако их не воспринимают всерьез ввиду незначительных тиражей и мощного отвлекающего действия средств массовой информации. Исключение составляет советская Россия, где поэтов неукоснительно искореняют как недопустимое отклонение от нормы, наносящее урон поточному производству абортов и производной от него цивилизации.

Ну, а этого нашего мясника я особенно опасаюсь: всему кварталу известно его пристрастие к деликатесам.

Мадемуазель Дрейфус спрятала помаду в сумочку, щелкнула замочком и протянула мне руку. На Голубчика она даже не взглянула. Чернокожие болезненно относятся к намекам на свое происхождение, им сразу мерещатся джунгли, обезьяны, расисты и все такое прочее. Между тем низшей расы не существует, хотя бы потому, что ниже некуда.

- К сожалению, мне пора, я опаздываю. До понедельника. Спасибо, что зашли.

Подозреваю, что последнюю фразу благовоспитанно проговорил я сам.

Ламбержак потрепал меня по плечу и сказал:

- Приятно взглянуть на такое. Вы правильно делаете, что поддерживаете связь с природой.

- Похвально, очень и очень похвально, - покровительственно изрек Бранкадье.

- Спасибо. Увидимся в понедельник, - повторила мадемуазель Дрейфус.

- На днях, - уточнил я, не желая связывать себя словом.

Все трое вышли и остановились у лифта, я же закрыл за ними дверь, но, прежде чем захлопнуть ее окончательно, помедлил. Не так уж мне хотелось знать, что они скажут, но было поздно.

- Вот это да! - сказал Ламбержак. - Ну и ну! Помрешь!

- Не зря ж я вас уговаривал! - сказал Бранкадье. - Видали сердечки на столе?

- Губа не дура! - сказал Лотар, очевидно поднявшийся поторопить приятелей.

- Такому житью не позавидуешь, - проговорил Бранкадье, уступая потребности возвыситься за счет ближнего.