Ник Хорнби - Слэм

— Это было естественно для моего отца — стремиться сделать что-то для своего ребенка, но он превзошел себя, основав Национальную Ассоциацию Скейтинга, — сказал Тони.

Тони часто шутил, а это была меткая шутка. Я имею в виду, это не было шуткой в книге. Его отец действительно организовал Национальную Ассоциацию Скейтбординга просто потому, что его сын был скейтером. Мой-то папа костер бы не развел, если бы я замерзал.

— Да ладно уж, — сказал я. — Мой папа не такой, он...

Я не знал, что сказать. Признаться, что он ненавидит всех европейцев, мне было стыдно.

— Фрэнку и Нэнси Хоукам — в благодарность за неиссякаемую поддержку, — сказал Тони.

Это было написано на титуле книги «Хоук. Профессия: скейтбордист». Папа ТХ умер, а «неиссякаемая поддержка» — это значит, что ТХ все еще о нем думает.

— Если я напишу книгу, я не буду упоминать в ней отца, даже если это будет автобиография, — сказал я. — Родила-то меня мама.

— Я родился случайно, — ответил Тони. — Моей маме было сорок три, а папе сорок пять, когда я был зачат.

Он знал, что я тоже родился случайно. Он был в курсе того, что мои мама и папа были совсем наоборот...

— Моему папе будет сорок пять, когда мне... — я стал считать, — когда мне исполнится двадцать восемь.

— Поскольку мои родители были достаточно взрослыми людьми, когда я родился, они переросли обычные страхи мам и пап и относились ко мне скорее как дедушка с бабушкой.

— Мой папа был недостаточно взрослым, чтобы быть отцом, не то что дедом, — сказал я.

— Мы развеяли его прах над океаном, но немного я сохранил, — сказал Том. — Недавно мы с братом рассыпали его в гараже.

Отец Тони умер от рака. Это была самая грустная часть книги. Но я не понимал, зачем он говорит мне эти вещи, когда речь идет о том, что от моего папаши нет никакого толку.

— Извини, — сказал я. Я не знал, что еще можно сказать, поэтому снял плакат со стены, свернул его и положил снова под кровать.

И вот папа пришел, поздоровался с Алисией, сказал всем, кто хотел это выслушать, что ребенок — вылитый я, а потом положил Руфа в коляску и повез его в итальянский ресторан в Хайбери-Парк. Там был кабинетик с длинными кожаными диванчиками, и мы поставили туда, подальше от дороги, коляску. Многие засматривались на нее.

— Они небось думают, что мы — пара пидоров, которые усыновили ребеночка, — усмехнулся папа.

Он этим хотел сказать, что мы смотримся на один возраст (что было неправдой — да и теперь неправда).

Он заказал два пива и подмигнул мне.

— Ну, — сказал он, когда принесли заказ, — я пью пиво с моим сыном и его сыном. С сыном и внуком, черт его подери!

— Ну и каково это? — спросил я.

— Не так плохо, как я думал. Может, потому, что мне нет тридцати пяти.

Он взглянул на другой столик, где две девушки ели пиццу и смеялись. Я оценил, почему мой папа рассматривает их.

— Видел этих? — спросил он. — Я бы с удовольствием опрокинул бы такую вот, любую из них, чтобы за тобой угнаться...

Если бы вы прилетели в гости на Землю с другой планеты, вы бы по большей части не поняли, о чем мой папа толкует, даже если бы выучили язык. Хотя довольно быстро бы разобрались, когда он жалуется, что на мели, или на кого-нибудь глаз положил, или ругает европейцев. Для всех этих вещей у него миллион выражений, а для всего остального почти нет слов.

— Ой, — сказал он, — вот это второй мой совет. Нет ничего лучше, чем ребеночек, если хочешь познакомиться с бабенкой.

— Ага, — сказал я. — Здорово.

Ни одна из девушек не проявляла ни малейшего интереса ни к нам, ни к Руфу.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжил папа. — Ты думаешь: глупый старый пройдоха, зачем это мне? У меня есть девушка! Но в один прекрасный день это может тебе пригодиться.

— К тому времени Руф успеет вырасти.

Он засмеялся:

— Думаешь?

— Спасибо, — обиделся я.

— Не пойми меня неправильно. Она славная девушка, эта Алисия. И семья у них ничего себе, в конце-то концов. Но...

— Но что?

Он начал меня доставать.

— Но ты же не хочешь попасть в капкан на всю жизнь, а?

Я в смущении опрокинул пиво на скатерть, и одна из женщин, которую я задел локтем — с большими карими глазами и вьющимися темными волосами, — обернулась.

— Ты позвал меня, чтобы сказать мне это? — спросил я. — Мне и без того тяжело.

— Это не просто тяжело, сынок. Это невозможно.

— Ты-то откуда знаешь?

— Да так, догадываюсь. Со мной-то, конечно, ничего такого не было...

— Но про нас с Алисией ты откуда знаешь? Мы совсем другие люди.