Ник Хорнби - Слэм

— Вот как, — ответил я.

— Сил моих нет, честно скажу. Сам не знаю, что делать.

— Ух ты!

Я не думал, что мог бы что-то ему по-настоящему посоветовать, даже если бы я не был так растерян. Вот если бы мне было лет пятьдесят, тогда я мог бы что-то дельное сказать этому парню о его проблемах.

— Напиши письмо в журнал, — предложил я.

— Чего-чего?

— Ну, знаешь, в женский журнал какой-нибудь.

Я иногда заглядывал на страницу писем читателей в женском журнале, который выписывала моя мама. Это было все равно что подсматривать за чужим сексом.

На него это не произвело впечатления.

— Мне нужно срочно...

— Такие журналы выходят раз в месяц. Сейчас середина месяца, и, если напишешь быстро, получишь ответ уже в следующем номере.

— Да. Спасибо.

— Все пучком. Нам пора, — сказал я. — До свидания.

Я видел, что он хочет еще поговорить, но я уже отошел.

Днем и вечером не случилось ничего важного. Мы ели все вместе, Алисия, ее родители и я. А потом смотрели телевизор, пока Руф спал. Я делал вид, что меня ужас как занимают передачи, но на самом деле я не имел представления о том, что смотрю. Я просто сидел, и тосковал по дому, и мне было грустно, и жалко себя. Даже если я вернусь к своей прежней жизни, она продлится недолго. Я включу мобильник, прочитаю сообщение о том, что меньше чем через год у меня родится ребенок, и мне придется жить с людьми, которых я и не знаю и не особенно хорошо к которым отношусь. Я хотел, чтобы меня вернули в то время, когда я знать не знал никакой Алисии и вообще не интересовался сексом. Если Тони Хоук сделает так, чтобы мне опять было одиннадцать, я больше ни во что такое не вляпаюсь. Я стану христианином или кем-нибудь в этом роде из тех, кто никогда ничего подобного не сделает. Я считал, что они сумасшедшие, но это ведь не так, правда? Они знают, что делают. Им не приходится смотреть телевизор с чужими мамой и папой. Они смотрят телевизор у себя дома, в своей комнате.

В десять мы пошли спать, но не выключили свет, потому что Алисии надо было покормить Руфа. Когда она закончила, она попросила меня переменить ему подгузник.

— Мне? Ему?

— Опять дурачишься?

— Нет, — сказал я. — Извини. Это было, знаешь... Теперь я понял, что ты права.

Подойдя к ребенку, я услышал звук, похожий на то, как йогурт вытекает из дырочки в упаковке.

— Блин, что это?

Алисия рассмеялась, но я действительно не понимал.

— Хорошо поработали, молодой человек!

Я не сразу, но понял, что скрывалось за ее словами. Звук выливающегося йогурта — это был музыкальный номер какающего Руфа.

Я взял его на руки и направился к ванной.

— Куда ты?

Я не знал, куда иду. Я просто шел. Шел и шел.

— Я просто...

Но достойный ответ не приходил мне в голову.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке?

— Конечно.

Я был уверен, но это никак не объясняло, куда я иду. Я застыл на месте.

— У нас есть подгузники?

Внезапно я заметил, что в торце кровати Алисии стоит старый ящик с игрушками. Когда я в последний раз был в этой комнате, он был забит всякой всячиной, в которую она играла, когда была маленькой. Сейчас там лежало что-то вроде поролонового матрасика, рядом на полу валялись мешочки с подгузниками и коробочки с влажными салфетками вроде той, которой воспользовалась та негритянка в «Макдоналдсе».

Руф спал. Веки выглядели опухшими, будто он был горьким пьяницей. Я расстегнул кнопочки на комбинезоне, опустил ножки и ослабил тесемку по краям подгузника, как делала та девушка. А потом... Вас, наверное, достало объяснение, как меняют подгузники. А если так, я и не собираюсь вас учить. Суть в том, что я сделал это, ничего особенно не перепутав. Не могу вспомнить, когда в последний раз был так собой доволен. Может, когда впервые переспал с Алисией. Что забавно, если задуматься. В первый раз я был горд собой, переспав с ней. А второй раз — сделав кое-что с тем, кто получился вследствие того, что я переспал с ней.

Может, именно этого и хотел ТХ, забросив меня в будущее? Может, он хотел поучить меня менять подгузники? Трудный способ, согласитесь? Он мог просто направить меня на курсы.

— Ты любишь меня, Сэм, правда? — спросила Алисия, когда я уложил Руфа обратно в кроватку и мы легли в постель. Я просто примостился рядом с ней и притворился спящим. Я не знал, люблю я ее или нет. Откуда мне знать?

Я спал долго, долго, долго, но когда я проснулся, стояло утро. Я находился в собственной постели, хотя больше не ощущал ее своей собственной. Собственная постель — это место, где чувствуешь себя в безопасности, а я больше не чувствовал себя в безопасности. Я знал все, что со мной может случиться, и чувствовал, что моя жизнь кончена, сколько бы лет мне не довелось еще ходить по земле и дышать воздухом. Я был стопроцентно уверен, что Алисия беременна. И если я видел собственную жизнь, проживать ее так мне не хотелось. Я хотел, чтобы вернулась моя прежняя жизнь, хотел чьей-то чужой жизни. Только не этой!