Джон Голсуорси - Путь святого

Ноэль уставилась на него. "Верно, - подумала она, - ведь и я... тоже".

- Да, - сказала она, - я знаю, это правда, потому что и сама тоже поторопилась. Мне хочется, чтобы вы это знали. Мы не могли пожениться: у нас не было времени. А его убили. Но сын его жив. Вот почему я и уезжала отсюда надолго. Я хочу, чтобы это знали все. - Она говорила очень спокойно, но щеки ее горели.

Художник как-то странно вскинул руки, словно в них ударил электрический ток, но потом сдержанно сказал:

- Я глубоко уважаю вас, mademoiselle, и весьма вам сочувствую. А как отнесся к этому ваш отец?

- Для него это ужасный удар.

- Ах, mademoiselle, - мягко сказал художник, - я в этом не уверен. Возможно, ваш отец не так уж страдает. Может быть, ваша беда не так уж и огорчает его. Он живет в каком-то особом мире. В этом, я думаю, и заключается его подлинная трагедия: он живет, но не так, чтобы по-настоящему чувствовать жизнь. Вы знаете, что говорил Анатоль Франс об одной старой женщине: "Elle vivait, mais si peu" {"Она жила, но так мало" (франц.).}. Разве это не подходит к церкви нашего времени: "Elle vivait, mais si peu"? Мистер Пирсон такой, каким вы видите красивый темный шпиль в ночном небе, но не видите, как и чем этот шпиль связан с землей. Он не знает и никогда не захочет знать Жизнь.

Ноэль смотрела на него во все глаза.

- А что вы понимаете под Жизнью, monsieur? Я много читаю о Жизни, и люди говорят, что они знают Жизнь, а что она такое? Где она? Я никогда не видела ничего, что можно назвать Жизнью.

Художник усмехнулся.

- "Знают Жизнь"! - сказал он. - О, "знать жизнь" это совсем не то; наслаждаться жизнью - вот о чем идет речь! Мой собственный опыт учит меня: когда люди говорят, что "знают жизнь", они ей не рады. Понимаете, вот так бывает с человеком, у которого большая жажда, - он пьет и пьет и все равно не может утолить жажду. Есть места, где люди могут "узнать жизнь", как они это называют; но пользоваться радостями жизни могут в таких местах лишь болтуны, вроде меня, когда они собираются побеседовать за чашкой кофе. Возможно, в вашем возрасте это бывает иначе.

Ноэль сжала руки, и глаза ее, казалось, сияли в ночном мраке.

- Я хочу музыки, хочу танцев и света, красивых вещей и красивых лиц! Но ничего этого у меня никогда не было.

- Но этого нет в Лондоне да и в любом другом городе - нет вообще такого места, которое давало бы вам все это. Фокстроты и регтаймы, румяна и пудра, яркие огни, развязные полупьяные юноши, женщины с накрашенными губами этого вдоволь. Но подлинного ритма, красоты и очарования нет нигде! Когда я был моложе, в Брюсселе, я повидал эту так называемую "жизнь"; все прекрасное, что только есть, было испорчено. От всего пахло тленом. Вы, конечно, можете улыбаться. Но я знаю, о чем говорю, mademoiselle. Счастье никогда не приходит, когда его ищут. Красота - в природе и в подлинном искусстве, а не в этом фальшивом глупом притворстве... Но вот мы дошли с вами до того дома, где собираемся мы, бельгийцы; может быть, вы хотите убедиться в том, что я сказал вам правду?

- О, да!

- Tres bien! {Отлично! (франц.).} Тогда войдем?

Они прошли через вращающуюся дверь с маленькими стеклянными секторами, и она вытолкнула их в ярко освещенный коридор. Пройдя его, художник взглянул на Ноэль и как будто заколебался. Потом повернул назад от зала, в который хотел было войти, и подошел к другому, справа. Зал был небольшой, всюду позолота и бархат, мраморные столики, за которыми сидели пары: молодые люди в хаки и пожилые мужчины в штатском с молодыми женщинами. Ноэль разглядывала этих женщин, одну за другой, пока они с художником пробирались к свободному столику. Она заметила, что некоторые были красивы, а некоторые только старались казаться красивыми; все были густо напудрены, с подведенными глазами и накрашенными губами; ей даже почудилось, что ее собственное лицо какое-то голое. Наверху, на галерее играл маленький оркестр; звучала мелодия незатейливой песенки; гул разговоров и взрывы смеха просто оглушали.

- Что вам предложить, mademoiselle? - спросил художник. - Сейчас как раз девять часов, надо поскорее заказать.

- Можно мне вон тот зеленый напиток?

- Два коктейля-крем с мятой, - сказал Лавенди официанту. Ноэль слишком была погружена в себя, чтобы заметить горькую усмешку, пробежавшую по его лицу. Она все еще внимательно изучала лица женщин, взгляды которых, уклончивые, холодные, любопытствующие, были прикованы к ней; она смотрела и на лица мужчин - у них глаза бегали, были воспалены и словно от чего-то прятались.

- Интересно, бывал ли папа когда-либо в таких местах? - проговорила Ноэль, поднося бокал с зеленой жидкостью к губам. - Это вкусно? Пахнет мятой.