Джон Голсуорси - Путь святого

- А я радуюсь этому, - сказал человек в хаки. - Ну, капитан Форт, теперь ваша очередь брать биту в руки.

Форт, смотревший на Ноэль, встрепенулся и заговорил.

- То, что monsieur называет выражением себя, я бы назвал борьбой. Я подозреваю, что Мироздание - это просто очень длительная борьба, сумма побед и поражений. Побед, ведущих к поражениям, и поражений, ведущих к победе. Я всегда хочу победить, пока я жив, и именно поэтому мне хочется жить и после смерти. Смерть есть поражение. Я не хочу признать его. И поскольку я обладаю этим инстинктом, я не верю, что действительно умру: вот когда лишусь этого инстинкта, тогда, наверно, умру.

Форт видел, что лицо Ноэль обращено к нему, но ему казалось, что она его не слушает.

- Мне думается, - продолжал он, - то, что мы называем духом, - это и есть инстинкт борьбы; то, что мы называем материей, это стремление к покою. Существует ли бог вне нас, как утверждает мистер Пирсон, или мы сами, как выражается monsieur, являемся частицами бога - вот этого я не знаю!

- Ага! Значит, так оно и есть! - сказал человек в хаки. - Все мы рассуждаем в соответствии с нашим темпераментом, но никто из нас не знает. Все религии мира - это не более, как поэтические выражения определенного, резко выраженного темперамента. Monsieur и сейчас остается поэтом, и, пожалуй, его темперамент - единственный, которого не вбить в глотку мира в форме религии. Но пойдите и провозгласите ваши взгляды с крыш домов, monsieur, и вы увидите, что из этого получится.

Художник покачал головой, улыбнувшись, казалось бы, веселой, но, на взгляд Форта, грустной улыбкой.

- Non, monsieur, - сказал Лавенди, - художник не желает никому навязывать свой темперамент. Различие в темпераментах - в этом вся суть его радости, его веры в жизнь. Он не мыслит жизни без этих различий. Tout casse, tout lasse {Все распадается, все наскучивает (франц.).}, но изменение продолжается вечно. Мы, художники, преклоняемся перед изменением; мы поклоняемся новизне каждого утра, каждой ночи, каждого человека, каждого проявления энергии. Для нас нет ничего конечного, мы жадны ко всему и всегда - ко всему новому. Поймите, мы влюблены даже... в смерть.

Наступило молчание; потом Форт услышал шепот Пирсона:

- Это красиво, monsieur, но, увы, как это ложно!

- А что думаешь ты, Нолли? - спросил вдруг человек в хаки.

Она сидела очень тихо в низком кресле, сложив руки на коленях и устремив глаза на огонь. Отблески ламп падали на ее пышные волосы; она подняла голову, вздрогнула и встретилась глазами с Фортом.

- Я не знаю, я не слушала.

Что-то дрогнуло в нем, где-то в глубине поднялась волна обжигающей жалости, непреодолимое желание защитить ее.

Он сказал поспешно:

- Наше время - время действия. Философия мало что значит сейчас. Надо ненавидеть тиранию и жестокость и защищать всякого, кто слаб и одинок. Это все, что нам остается, все, ради чего стоит жить в эти дни, когда волчья свора во всем мире вышла на охоту за кровью.

Теперь Ноэль слушала его, и он горячо продолжал говорить:

- Да! Даже мы, которые первыми вышли на бой с этой прусской сворой, даже мы заразились ее инстинктом - и вот по всей стране идет травля, травят самых разных людей. Это очень заразительная вещь.

- Я не считаю, что мы заражены этим, капитан Форт.

- Боюсь, что это так, мистер Пирсон. Подавляющее большинство людей всегда поддержит того, кто травит, а не того, кого травят; давление сейчас очень велико. Дух травли и убийства носится в воздухе.

Пирсон покачал головой.

- Нет, я не вижу этого, - повторил он. - Мне кажется, в нас сильнее дух братства и терпимости.

- Ах, monsieur le cure {Господин священник (франц.).}, - услышал Форт мягкий голос художника. - Хорошему человеку трудно увидеть окружающее зло. Есть люди, которых течение жизни оставляет как бы в стороне, и действительность щадит их. Они шествуют по жизни со своим богом, а жестокость животных кажется им фантазией. Дух травли, как сказал monsieur, носится в воздухе. Я вижу, как все человечество мчится, разинув пасть и высунув красный язык, тяжело дыша, с диким воем. На кого нападут в первую голову, никто не знает - ни невинный, ни виновный. Если бы вы видели, как самое дорогое вам существо погибает на ваших глазах, monsieur le cure, вы тоже почувствовали бы это, хотя, впрочем, не знаю.

Форт увидел, как Ноэль повернулась к отцу. Выражение ее лица в эту минуту было очень странным - вопрошающим, отчасти испуганным. Нет! Лила не солгала. Это ему не приснилось! Это правда!

Он встал, распрощался и вышел на площадь. Он ничего не замечал вокруг. Перед ним вставало ее лицо, вся ее фигура - мягкие линии, нежные краски, тонкое изящество, задумчивый взгляд больших серых глаз. Он пересек Нью-Оксфорд-стрит и уже повернул в сторону Стрэнда, как вдруг услышал позади себя голос: