Джон Голсуорси - Путь святого

С этими словами, неясными для нее самой, она отпустила Ноэль и некоторое время следила, как та медленно шла вперед; потом Лила направилась к госпиталю. Она была растрогана и полна сострадания.

Ноэль не пошла домой; она зашагала по Риджент-стрит. В какой-то мере она успокоилась, немножко оправилась - этому помог оптимизм ее видавшей виды кузины; слова Лилы "он не совсем ушел от тебя" и "особенно в военное время" толкали ее на новые размышления. К тому же кузина говорила обо всем вполне откровенно; неведение, в котором Ноэль находилась последние три недели относительно своего физического состояния, рассеялось. Естественно, что она, как и большинство гордых натур, не очень задумывалась над тем, что скажут окружающие; впрочем, у нее было слабое представление об обществе и о том, как судят и что думают люди. Кошмаром висела над ней только одна мысль: какой это будет ужас и горе для отца. Она пыталась успокоить себя, вспоминала о сопротивлении отца ее замужеству, о том, как она озлобилась тогда. Он не понимал, не мог постигнуть, как они с Сирилом любили друг друга! Теперь, если у нее действительно появится ребенок, это будет ребенок Сирила - сын Сирила, это будет сам возродившийся к жизни Сирил! В ней понемногу снова пробуждался инстинкт, который сильнее всякой утонченности, традиций, воспитания; тот самый инстинкт, который толкнул ее так поспешно закрепить их союз - неудержимое биение жизни, противостоящее небытию; и ее ужасная тайна теперь казалась ей почти сокровищем. Она читала в газетах о так называемых "детях войны", читала с каким-то неясным ей самой любопытством. Теперь внутренний смысл прочитанного осветился для нее совсем иным светом. Эти дети были плодом "дурного поведения", они составляли "проблему"; и все-таки она знала теперь, что люди рады им; эти дети примиряли их с жизнью, заполняли пустоту. Может быть, когда у нее будет ребенок, она станет гордиться им, тайно гордиться, наперекор всем и даже отцу! Они старались убить Сирила - этот их бог и все они; но им это не удалось - Сирил живет в ней! Лицо Ноэль пылало, она шагала в гуще суетливой толпы; прохожие оборачивались и глядели на нее - у нее был такой вид, словно она никого и ничего не замечает, - обычно люди, у которых есть хоть немного времени, обращают на это внимание. Так она бродила два часа, пока не очутилась возле своего дома; состояние восторга прошло у нее только в ее комнате, когда она села на кровать, вынула фотографию и стала в нее вглядываться. И тут наступил новый упадок сил. Заперев дверь, она легла на кровать и заплакала, чувствуя себя совсем одинокой и заброшенной; наконец, окончательно измученная, она уснула, сжимая в руке фотографию, на которой не высохли еще следы слез. Проснулась она, как от толчка. Было темно, кто-то стучал в дверь.

- Мисс Ноэль!

Из какого-то детского упрямства она не ответила. Почему они не оставят ее в покое? Если бы они знали, они не приставали бы к ней! Она услышала новый стук и голос отца:

- Нолли, Нолли!

Она вскочила и открыла дверь. Вид у него был встревоженный, у нее сжалось сердце.

- Все хорошо, папа. Я спала.

- Дорогая, извини, но обед готов.

- Я не хочу обедать, я лучше лягу. Морщинка между его бровями углубилась.

- Ты не должна запирать дверь, Нолли. Я так испугался. Я зашел за тобой в госпиталь, мне сказали о твоем обмороке. Прошу тебя - пойди к доктору.

Ноэль отрицательно затрясла головой.

- Ах, нет! Это пустяки!

- Пустяки? Такой обморок? Но послушай же, дитя мое! Ради меня!

Он сжал ладонями ее голову. Ноэль отстранилась.

- Нет, папа, я не пойду к доктору. Что еще за нежности в военное время! Я не хочу. И не надо меня заставлять. Я спущусь вниз, если ты хочешь. А завтра я буду себя чувствовать совсем хорошо.

Пирсону пришлось уступить; но в этот вечер она не раз замечала его тревожный взгляд. Когда она снова ушла наверх, он последовал за ней и настоял, чтобы она растопила камин. Целуя ее у двери, он сказал очень спокойно:

- Как бы я хотел заменить тебе мать, дитя мое!

На мгновение Ноэль обожгла мысль: "Он знает!" Но потом, взглянув на его озадаченное лицо, она поняла, что это не так. Если бы он знал! Какую тяжесть это сняло бы с нее! Но она ответила ему так же спокойно:

- Доброй ночи, милый папочка! - Поцеловав его, она закрыла дверь. Потом села перед камином и протянула к нему руки. Ее сердце было словно сковано ледяным холодом. Отблески света играли на ее лице с тенями под глазами, на все еще округлых щеках, на тонких бледных руках, на всей ее юной, легкой, полной грации фигурке. А там, в ночи, мимо луны бежали облака. Снова наступило полнолуние.