Он напряженно прислушивался, пытаясь определить, не уходит ли кто-нибудь из ресторана, но ничто не нарушало глубокой тишины. Все молчали, не было слышно ни вздоха, хотя в ресторане собралось больше ста человек.
— Мне страшно, — проговорила Долорес всхлипывая.
Бомбы рвались с приглушенным грохотом («Около Барио Чино», — решил Лэнг), и здание гостиницы мягко сотрясалось. Вой сирен, походивший на заунывный плач, не мог заглушить рокота моторов в небе. Этот прерывистый, пульсирующий рокот то усиливался, то ослабевал и почему-то казался еще более ужасным, чем свист >бомб или смягченные расстоянием взрывы.
Затем все внезапно стихло: самолеты, прилетевшие с моря, резко развернулись и снова унеслись на юг, в направлении острова Мальорки. Все понимали, что через несколько минут над городом появится новая волна самолетов. Молчание, царившее в ресторане, казалось Лэнгу невыносимым. Он подумал, что чувствовал бы себя значительно лучше, если бы кто-нибудь завизжал, или упал в обморок, или позвал на помощь, или хотя бы закричал от ярости и страха.
Но вот мертвую тишину огромного зала нарушил одинокий женский голос, певший flamenco [31] Андалузско-цыганская народная песня.
. Через мгновение Лэнг с изумлением узнал голос Долорес. Он почувствовал, как напрягалось и трепетало маленькое тело девушки, словно следуя переливам самой песни.
Как и всякая настоящая canto hondo [32] Народная испанская песня.
, это была чистая импровизация, и Лэнг не понимал, как могла ее петь Долорес, в которой не было ни капли цыганской или андалузской крови. Она родилась и выросла в Мадриде. Лэнг начал внимательно прислушиваться, и ему удалось уловить смысл большинства слов.
Это была песня страха и решимости. Песня родилась, очевидно, под влиянием переживаний, которые Долорес выразила одним словом: «Страшно». Она начала так:
Я боюсь крылатых убийц,
Разоривших страну мою,
Я страшусь людей-кровопийц,
Зло творящих в моем краю.
Где прошли они — всюду кровь…
Умирают и жизнь и любовь.
Но сильнее страха мой гнев…
Он пылает, как яркий костер,
Страх сгорает в этом огне,
Ярость гнева в солдате растет.
Гнев — в руках, он — в винтовке моей,
Он теснит мою грудь все сильней.
Я живых и мертвых опять
Для любви и жизни верну,
Вновь простые люди пойдут
За свою сражаться страну.
В душах женщин средь мрака бед
Загорится надежды свет…
Грозной силой станут они
И детей и отчизну спасут,
Сгинут черные крылья войны,
Над врагами свершится суд.
Я к борьбе призываю вас
В этот грозный и тяжкий час [33] Стихотворение дано в переводе В. Монахова. — Прим. ред.
.
Бен находился в одной из комнат редакции «Дейли уоркер», когда застучал телетайп Юнайтед Пресс.
ВАШИНГТОН, 24 НОЯБРЯ 1947 ГОДА (БЮЛЛЕТЕНЬ). СЕГОДНЯ ДНЕМ ПАЛАТА ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ОБВИНИЛА В ОСКОРБЛЕНИИ КОНГРЕССА ДЕСЯТЬ ГОЛЛИВУДСКИХ СЦЕНАРИСТОВ, ДИРЕКТОРОВ И ПРОДЮСЕРОВ, КОТОРЫЕ В ПРОШЛОМ МЕСЯЦЕ ОТКАЗАЛИСЬ СООБЩИТЬ КОМИССИИ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ АНТИАМЕРИКАНСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ, ЯВЛЯЮТСЯ ЛИ ОНИ ЧЛЕНАМИ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ.
— Эй, Дейв! — крикнул Бен через комнату. — Взгляни-ка!
Дейв Беннетт подошел к нему, и они стали наблюдать за аппаратом, который равнодушно выстукивал:
РЕЗУЛЬТАТОМ ЭТОГО РЕШЕНИЯ МОЖЕТ БЫТЬ ПЕРЕДАЧА ДЕЛА В МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ ДЛЯ ВОЗБУЖДЕНИЯ УГОЛОВНОГО ПРЕСЛЕДОВАНИЯ. ОСКОРБЛЕНИЕ КОНГРЕССА ЯВЛЯЕТСЯ УГОЛОВНЫМ ПРЕСТУПЛЕНИЕМ, НАКАЗУЕМЫМ ТЮРЕМНЫМ ЗАКЛЮЧЕНИЕМ ОТ ОДНОГО МЕСЯЦА ДО ОДНОГО ГОДА И ШТРАФОМ ДО ТЫСЯЧИ ДОЛЛАРОВ ПО КАЖДОЙ ОТДЕЛЬНОЙ СТАТЬЕ ОБВИНИТЕЛЬНОГО АКТА.
ОДНОВРЕМЕННО С ЭТИМ КОМИССИЯ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ АНТИАМЕРИКАНСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОБЪЯВИЛА, ЧТО В НАЧАЛЕ БУДУЩЕГО МЕСЯЦА ОНА ПРОВЕДЕТ НЕСКОЛЬКО ОТКРЫТЫХ ЗАСЕДАНИЙ В НЬЮ-ЙОРКЕ. В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ КОМИССИЯ ПРОВОДИЛА ЗДЕСЬ СВОИ ЗАКРЫТЫЕ ЗАСЕДАНИЯ.
СООБЩАЮТСЯ СЛЕДУЮЩИЕ ФАМИЛИИ СВИДЕТЕЛЕЙ ИЗ ГОЛЛИВУДА, ИМЕНУЕМЫХ СЕЙЧАС «НЕДРУЖЕСТВЕННОЙ ДЕСЯТКОЙ» И УПОМИНАЕМЫХ В СЕГОДНЯШНЕМ РЕШЕНИИ КОНГРЕССА…
Бен и Дейв взглянули друг на друга.
— Ты напишешь заметку по этому поводу? — спросил Дейв. Бен утвердительно кивнул головой. В эту минуту он думал не столько о «десятке», сколько о том, кого комиссия вызовет на открытые заседания, которые начнутся в будущем месяце.
Как только сообщение Юнайтед Пресс было передано полностью, Бен вырвал соответствующее место ленты из телетайпа и пошел к своему столу. В течение прошлой недели редакция смогла обеспечить Блау полный рабочий день, и это радовало его.
Читать дальше