Айн Рэнд - Мы живые

– Кровотечение… – сказал Василий Иванович. – Ирина побежала за знакомым врачом, у него нет телефона. Больше никакой доктор не согласится прийти. У меня ведь нет денег. Из больницы тоже никого не пришлют, так как мы не члены профсоюза.

На столе горела свеча. Сквозь желтоватую мглу и пыльный туман три темных без занавесок окна были похожи на три ослепших глаза. Белый кувшин лежал перевернутый на столе; последние капли капали в лужицу на полу. На потолке вздрагивал желтый круг от пламени свечи; его отблеск плясал на лице Марии Петровны, словно дрожала ее кожа.

Мария Петровна тихонько простонала:

– Я в порядке… Все хорошо… Василий просто хочет напугать меня… Никто не может сказать… что мне плохо… Я хочу жить… Я буду, буду жить… Кто сказал, что я умру?

– Конечно, будете, тетя Маруся. Вы поправитесь. А сейчас успокойтесь, расслабьтесь.

– Кира, где моя пилка для ногтей? Найди ее. Опять ее Ирина куда-то дела. Я же говорила ей, чтобы она не брала ее. Где моя пилка?

Кира открыла ящик комода, ища пилку, но тут ее остановил странный шум. Он был похож на звук катящихся по полу камешков, и на клокотание воды в забившейся трубе, и на вой животного. Мария Петровна зашлась в приступе кашля. По ее подбородку потекла пена.

– Кира, лед! – закричал Василий Иванович. – У нас есть лед?

Спотыкаясь, Кира бросилась через темный коридор на кухню. Край мойки был покрыт толстым слоем льда. Она отколола несколько кусочков при помощи старого зазубренного ножа, порезав при этом руку. Бегом она помчалась назад в комнату.

Мария Петровна выла, заходясь в приступе кашля:

– Помогите мне! Сделайте что-нибудь! Ради бога!

Завернув лед в полотенце, они положили его ей на грудь. На ее ночной рубашке расплылись красные пятна.

Вдруг она резко дернулась, лед с шумом упал и рассыпался по полу. На ее нижней губе повисла розовая пена. В расширившихся до предела глазах застыл нечеловеческий ужас. Глядя на Киру, она закричала:

– Я хочу жить! Жить!

Она бессильно откинулась на подушку, по которой, словно змеи, расползлись ее волосы. Рука бессильно перевесилась через край кровати. Из губ появился большой красный пузырь. Когда он лопнул, изо рта потекла какая-то вязкая темная жидкость, клокоча где-то внутри, словно вода в лопнувшей трубе; тихонько струясь по подбородку, она стекала на грудь. Мария Петровна лежала неподвижно.

Кира почувствовала, что кто-то схватил ее за руку. Василий Иванович, уткнувшись ей в бедро, беззвучно зарыдал. Она лишь видела, как вздрагивают его седые волосы.

Ася, сидевшая в углу за креслом, тихонько, монотонно плакала. Кира не плакала.

Когда Кира вернулась домой, Лео сидел возле примуса, разогревая ужин, и кашлял.

Они сидели за маленьким столиком в темном углу ресторана. Андрей, встретив Киру в институте, пригласил ее сюда попить чаю с «настоящими французскими пирожными». В ресторане почти никого не было. С улицы сквозь витрину заглядывали любопытные, недоверчиво и с неприязнью рассматривая людей, которые могли позволить себе посидеть в ресторане. За столиком в середине зала какой-то человек в огромной шубе держал перед веселой дамочкой блюдо с пирожными, а она, не зная, какое выбрать, шевелила над блюдом унизанными бриллиантами пальцами.

В ресторане пахло резиной и лежалой рыбой. С центральной люстры свисали длинные полосы коричневой липкой бумаги, покрытые черными точками попавшихся в них мух. Они покачивались всякий раз, когда открывалась дверь на кухню, на стене которой висел портрет Ленина, украшенный бантами из оберточной бумаги.

– Кира, я чуть было не нарушил свое обещание и хотел прийти к тебе. Я… беспокоюсь. Ты такая… бледная. Кира, что-нибудь случилось?

– Дома… небольшие неприятности.

– Я достал билеты на «Лебединое озеро». Искал тебя, но ты ни разу не появилась на лекциях.

– Прости. А что, балет тебе понравился?

– Я не пошел.

– Андрей, мне кажется, Павел Серов что-то замышляет против тебя.

– Может быть. Я никогда не любил его. В то время, когда партия борется со спекулянтами, он поощряет их. Я узнал, что он сам купил у контрабандиста свитер.

– Андрей, а почему твоя партия отрицает право человека на жизнь, пока его не убили?

– Ты имеешь в виду себя или Серова?

– Себя.

– В нашей борьбе, Кира, нет воздержавшихся.

– Вы можете провозгласить, что имеете право на убийство. Так всегда делали все, кто за что-либо боролся. Но разве можно лишать нормальной жизни тех, кто все еще жив?