Айн Рэнд - Мы живые

– Ну что? – с тревогой поинтересовалась Кира, когда Лео пришел домой.

– Иди спать, – сказал Лео, – и не думай ни о каких агентах ГПУ.

– Что ты сделал?

– Все что нужно. Мы от всего избавились. В данный момент все это вывозится из красного Ленинграда. К нам завтра вечером должен был прибыть новый груз от товарища Серова, но мы отменили эту сделку. У нас будет просто маленький продуктовый магазин – на время. Пока Серов не уладит все.

– Лео, я…

– Не надо начинать новых споров. Я уже сказал: я не собираюсь уезжать из города. Это было бы самым опасным, самым подозрительным из всего, что я могу сделать. Нам не о чем беспокоиться. Серов слишком силен в ГПУ при любых…

– Лео, ты не знаешь Андрея Таганова.

– Нет, я не знаю его. Но ты, похоже, знаешь его слишком хорошо.

– Лео, его нельзя подкупить.

– Может быть. Но они могут заставить его заткнуться.

– Если ты не боишься…

– Конечно, я не боюсь! – но его лицо было бледнее, чем обычно, и она заметила, что его руки, расстегивавшие пальто, дрожали.

– Лео, пожалуйста! Послушай! – стала умолять она его. – Лео, пожалуйста, я…

– Заткнись! – сказал Лео.

Секретарь экономического отдела ГПУ вызвал Андрея Таганова в свой кабинет.

Кабинет располагался в здании главного управления ГПУ. Ни один посетитель никогда не приближался к этому зданию, и очень немногие служащие имели в него допуск. Те, кто все же имел, говорили тихим уважительным голосом и никогда не чувствовали себя здесь непринужденно.

Секретарь сидел за столом. На нем была военная форма, узкие бриджи, высокие сапоги и пистолет на бедре. У него были коротко остриженные волосы и чисто выбритое лицо, по которому невозможно было угадать его возраст. Когда он улыбался, то видны были короткие зубы и очень широкие, коричневые десны. В его улыбке не было веселья, она была лишена всякого значения; видя эту улыбку, люди понимали, что он улыбается лишь потому, что мускулы его рта сжимаются и обнажают десны.

Он сказал:

– Товарищ Таганов, я так понимаю, что вы проводите какое-то расследование по делу, которое находится в компетенции экономического отдела?

Андрей сказал:

– Да, это так.

– Кто дал вам такое право?

Андрей сказал:

– Мой партийный билет.

Секретарь улыбнулся, показав свои десны, и спросил:

– Что заставило вас начать это расследование?

– Одна серьезная улика.

– Против члена партии?

– Да.

– Почему же вы не передали ее нам?

– Я хотел, чтобы у меня было полное досье для доклада.

– Ну и что же, оно у вас есть?

– Да.

– Вы собираетесь доложить начальнику вашего отдела?

– Да.

Секретарь улыбнулся и сказал:

– Я предлагаю вам прекратить это дело.

Андрей сказал:

– Если это приказ, то я напоминаю вам, что вы – не мой начальник. Если это совет, то я в нем не нуждаюсь.

Секретарь молча посмотрел на него, а затем сказал:

– Строгая дисциплина и преданность – похвальные черты, товарищ Таганов. Однако, как сказал товарищ Ленин, коммунист должен приспосабливаться к реальной действительности. Вы обдумали все последствия ваших разоблачений?

– Обдумал.

– Вы считаете целесообразным устраивать публичный скандал с вовлечением в него члена партии – в такое время?

– Об этом надо было подумать тому самому члену партии, который втянут в эту историю.

– Вы знаете… что я заинтересован в этом человеке?

– Знаю.

– Может ли этот факт как-то изменить ваши планы?

– Никоим образом.

– Вы когда-нибудь задумывались о том, что я могу вам пригодиться?

– Нет. Не задумывался.

– Тогда не думаете ли вы, что вам стоит задуматься над этим?

– Нет. Не думаю.

– Сколько времени вы занимаете свою настоящую должность, товарищ Таганов?

– Два года и три месяца.

– С одним и тем же окладом?

– Да.

– Не находите ли вы желательным ваше продвижение по службе?

– Нет.

– Вы не верите в дух взаимопомощи и сотрудничества между членами партии?

– Если он не противоречит духу самой партии.

– Вы преданы партии?

– Да.

– Во всем?

– Да.

– Сколько раз вам приходилось проходить партчистку?

– Три раза.

– Вы знаете, что скоро будет новая чистка?

– Да.

– И вы собираетесь сделать вашему начальнику доклад по делу, которое вы расследовали?

– Да.

– Когда?

– Сегодня, в четыре часа дня.

Секретарь посмотрел на свои наручные часы:

– Очень хорошо. Значит, через полтора часа.

– Это все?