Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

— Надоела мне эта больница! — говорит Соломон и полной грудью вдыхает свежий утренний воздух.

Произнося эти слова, он приоткрывает рот с дырой на месте выбитых зубов. Странно видеть таким красавца Соломона. Как выяснилось, этот удар Боброва был особенно болезненным: два зуба принес Соломон на алтарь любви к Клаве. Но не страшно — в столице доктора вставят ему новые зубы, причем не стальные, а золотые. Говорят, что в Америке самые знатные люди специально выбивают себе зубы, чтобы вставить золотые протезы — для красоты.

Вениамин подсаживает Соломона на телегу, и Павлик пускается в путь. Сестра милосердия машет рукой им вслед — машет долго и с чувством, так что из-под платочка выбиваются ее красивые волосы. Но что в ней есть такого особенного, кроме красивых волос? Женщина среднего роста, лет сорока пяти, с круглым лицом и серо-голубыми глазами. Но, как видно, Соломон не может справиться со своей тягой к женщинам, даже когда им сорок пять. Такая это штука, любовь: все равно ей — двадцать пять или сорок пять, у нее свои счеты…

Медленно крутятся колеса, неугомонная Тамарочка сыплет словами, а вот Соломон что-то молчит. Проходит женщина с корзиной. Проезжает велосипед, на его багажнике закреплен зеленый рюкзак, у велосипедиста потное лицо и пыльные сапоги. А вот и парикмахерская, где работает Берман; в окно смотрит широкое длинноносое женское лицо. Обычные люди, обычные вещи, повседневная жизнь.

Повозка въезжает в Садовый переулок. Вениамин помогает Соломону слезть с телеги и, поддерживая друга под локоть, сопровождает его в дом. Однако, едва переступив порог, Соломон высвобождает руку. Ему не хочется, чтобы мать видела его страдания. Что бы ни случилось, он всегда остается любящим сыном и не хочет беспокоить маму. Превозмогая боль и стараясь не хромать, он подходит к Песе. Но старая Песя все равно всплескивает руками, глядя на обмотанную бинтами голову своего легкомысленного сына. Нет, не обманешь материнского сердца!

— Ой, Шлоймеле! — вскрикивает Песя, обнимая Соломона, и в голосе ее слышатся слезы.

— Не о чем плакать, мама! Подумаешь, царапина на макушке!

Соломон пренебрежительно машет рукой. Разве это настоящие раны? Ерунда, а не раны.

— Не лучше ли тебе прилечь, Шлоймеле? — спрашивает Песя. — Иди приляг, а я подам тебе завтрак.

Но Шлоймеле и слышать не хочет о кровати — надоела ему кровать еще в больнице. Вот завтрак — другое дело. От завтрака не отказываются.

Особенно когда на завтрак поданы драники. Драники, вкуснейшие картофельные оладьи в сметане, приготовила любящая мать для своего непутевого сына. Вениамина тоже приглашают присоединиться к пиршеству. Основательно подкрепившись драниками, он благодарит и прощается: дела, время не ждет.

Быстрыми шагами направляется Вениамин к дороге на Вельбовку, но по пути его перехватывают две девчонки-шалуньи, Тамарочка и Сарка. Они собираются на речку, и Вениамин вспоминает, что хотел забежать на кладбище, попрощаться со служкой Ароном. Чернявый Гинцбург, как всегда, сидит в штибле у стола, склонившись над книгой. В комнате кладбищенская тишина. Когда-то было это место храмом для хасидов Хабада. Снаружи шелестят листьями деревья, и солнечные лучи прокладывают себе дорогу сквозь кроны в оконце штибла. На полу лежит световой прямоугольник, разграфленный тенью решетки; на нем, как на шахматной доске, мельтешат тени ветвей и солнечные зайчики. А что это за книгу читает габай с таким вниманием? Это «Ликутей амарим», или «Танья» [21] «Ликутей амарим, Танья» («Собрание изречений, Учение») — книга, написанная Старым Ребе, Шнеуром-Залманом (1746–1813), основателем хасидского движения Хабад. , — словом и душой Старого Ребе дышат эти страницы.

Неужели так и сидит целыми днями за священными книгами этот странный габай? Неужели ни разу не встает со своего места, чтобы выглянуть наружу, чтобы посмотреть на небо, на зелень деревьев, на брызжущий солнечный свет?

— Реб Арон! — говорит Вениамин. — Мы идем купаться. Не хотите ли присоединиться? Лето кончается.

Бледная улыбка появляется на лице Гинцбурга.

— Нет, сегодня я не могу, — отвечает он. — Я пока еще не вырвался из когтей ситра ахра [22] Ситра ахра ( арам. ) — темная сила, популярное в хасидизме каббалистическое понятие. …

Странные, непонятные слова, странный и непонятный человек! Вениамин пробует разговорить его, но не может добиться ничего, кроме каких-то невнятных звуков. Девочки торопят своего взрослого друга, однако Вениамин решает зайти в могильный шатер. Он снимает обувь, открывает дверь и входит в обиталище Старого Ребе — надо проститься и с ним. К каменной стене прикреплены две мраморные плиты. Та, что поменьше, с надписью золотыми буквами, посвящена Фрейдл — дочери Шнеура-Залмана.