Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

А двадцатый день месяца кислев повсеместно отмечается хасидами как праздник освобождения Ребе из тюрьмы.

Теперь нужно кое-что рассказать о возчике Зорахе, первом муже Эсфири, мастерицы лапши. Однажды, как раз двадцатого кислева, ехал Зорах на своей телеге из Зенькова в Гадяч. Ехал и подремывал, поскольку был слегка под хмельком. Лошади едва тащились. Вдруг возник перед ним на дороге старый-престарый еврей с клюкой в руке и котомкой за плечами, очень похожий на тех, которые живут подаянием.

Но нет, не нищим был тот еврей, и не к дверям городских домов держал он свой путь.

Посмотрел Зорах и увидел, что старик перешел через мост и свернул налево, в сторону еврейского кладбища. Тогда, одержимый неожиданным любопытством, соскочил возчик с телеги и предоставил лошадей самим себе, потому что знал, что не заблудятся они по дороге в домашнее стойло. Уже вечерело, но следы ног старого еврея были хорошо видны на снегу, и Зорах пошел по ним.

Вот миновал старик кладбище и двинулся дальше к берегу реки. Постоял там несколько минут — котомка за плечами, клюка в руке — и вдруг исчез! Озирается возчик Зорах в полном изумлении — нет старика!

Испугался возчик — и в самом деле, где такое видано, уж не призрак ли тот еврей? — однако решил все же разгадать загадку до конца. Он добрался до того места, где исчез старик, и стал шарить меж кустов, пока не обнаружил дыру, скрытую от глаз и заметную лишь в самой непосредственной близости. Заглянул Зорах в дыру и увидал глубокую пещеру и согбенную спину старого еврея, который пробирался вперед в темноту, время от времени повторяя: «Бог мой, Бог мой, почему Ты покинул меня?»

И вот, соблюдая всемерную осторожность, двинулся Зорах за стариком. Идет и глазам своим не верит: уж не сон ли это? Но вот и конец пещере, а в конце — маленькая дверка. Подошел старик к дверке, стучит — раз, другой… И вдруг — голос отдаленный:

— Кто там?

— Ребе, это я, — отвечает старик. — Иди-себе-Авигдор.

Тут уже не совладал Зорах со страхом, выбрался из пещеры и бросился бежать. До дому-то он добежал, но заболел ногами и вскоре после этого умер.

— А ведь был он Божий человек и кошерный еврей, мой Зорах, — задумчиво говорит Эсфирь, мастерица лапши. — Хотя и пил горькую. Она-то его и сгубила.

Умолкла старуха. Они еще сидят какое-то время, слушают, как ночь шепчет и шуршит в переулке. Кое-где еще мерцают огоньки в окнах, но в большинстве домов уже спят.

— Мама, иди ужинать! — слышен во дворе голос Нехамы.

Выходит во двор и Сара Самуиловна. Мать и сын возвращаются домой, путь их окутан тьмой и безмолвием. Тихо и на главной, Ромнинской, улице. Лишь радом с кинотеатром еще сидят парни и девушки. Сидят, лузгают семечки.

Насилу вырвавшись из рук проказливых девчонок, Вениамин поплыл к берегу. Вот ведь чертовки! Лежит себе молодой человек на спокойной поверхности реки, весь во власти своих мыслей и мечтаний. А радом две девчонки, Тамара и Сарка, плещутся и шумят, начисто потеряв страх глубины. С затаенной завистью следят за ними с берега девочки в круглых белых панамках: им доступны лишь скучные игры в песочек. И вдруг, ни с того ни с сего, как одержимые бесом, набрасываются Тамара и Сарка на Вениамина, толкают и щиплют, щекочут и обливают потоками воды, и слепят, и притапливают, и еще черт знает что! А женщины и дети на берегу смотрят и посмеиваются. Делать нечего, приходится Вениамину включаться в игру и организовывать контрнаступление на двух разбойниц — и вот в воздух поднимаются фонтаны воды, слышится визг и хохот. Когда, ускользнув наконец от юных чертовок, он выходит на берег и падает на песок, то долго еще не может отдышаться и унять колотящееся сердце. Вениамин быстро переодевается; у него чудесное настроение, и он не видит причин отказать себе в удовольствии спеть короткую песню, веселую и радостную, такую, что может вместить весь мир. Вселенная лежит у его ног. Прекрасно летнее утро на берегу реки: голубой купол небес, радостный блеск солнца и синий венок горизонта.

Вениамин быстро переодевается; нет у него времени на девчоночьи шалости. Сегодня он твердо намерен найти и обследовать пещеру — и будь что будет! Если не врет рассказ возчика Зораха и если старая Эсфирь еще не выжила из ума, то где-то поблизости должен быть вход в подземелье Иди-себе-Авигдора.

Сегодня он чувствует себя ученым-археологом, охотником за древними тайнами.

Вениамин минует кладбище и идет дальше вдоль берега. Какое-то время он еще слышит крики купающихся детей, но вскоре вокруг воцаряется тишина. Лишь в траве и на полевых цветах кипит жизнь. Бабочка вспархивает с одного цветка и летит к другому, и все цвета радуги мелькают в быстром взмахе ее крыльев. Стрекочут в траве кузнечики. Необыкновенный покой на душе Вениамина, полной грудью вдыхает он прозрачный душистый воздух. Вокруг него улыбаются в траве ромашки, покачиваются желто-белые гроздья львиного зева, а слева синеет река в великолепии своих лилий, кувшинок и острых копий зеленого тростника.