Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Напрасные надежды! Приходит конец оборонительной войне, и Гинцбург переходит в наступление. Берегись, Соломон!

Но нет спасения. Арон усиливает натиск, и вот рука Соломона начинает приподниматься, дрожать, и вот она уже гнется, склоняясь все ниже и ниже… пока, наконец, не падает, униженная и побежденная, на поверхность стола.

Смех и аплодисменты. Славься, победитель! Соломон смахивает пот со лба. Поди заранее угадай, где подстерегает человека западня! Компания стариков, как и следовало ожидать, шумно празднует свою победу. Сыплются шутки и насмешки, поговорки и поучения и еще черт знает что! А уж лицо Голды так и вовсе сияет. Как приятно звучит ее мягкий еврейский говор, как спокоен ласковый взгляд!

Но вот к столу подходит Ехезкель Левитин, рабочий с мельницы, представитель команды молодых. Теперь он садится на место Соломона.

— А ну, — говорит он, — почему бы и мне не попробовать свою силу?

И вот они сидят друг против друга — чернобородый Гинцбург и нескладный лицом Ехезкель Левитин, не слишком удачный сын Берла. Снова готовы к схватке две соперничающие десницы. И снова Гинцбург прибегает к своей излюбленной тактике, изматывает противника упорной защитой. Он экономит силы, а потому не возражает, если соперник немного продвинется вперед. Вот только не слишком ли он увлекся на этот раз, не позволил ли Ехезкелю чуть больше, чем следовало бы? А тот человек простой, без ухищрений — знай себе давит железной своей рукой.

И вот вздох проносится меж стариками. Поражение! Проиграл кладбищенский габай Гинцбург, пала его рука в борьбе с более сильным противником! Зато молодые громко хлопают в ладоши и радостным кличем приветствуют победу своего бойца.

Патефон играет вальс-бостон «Вечерняя звезда». Гавайская гитара жалуется, поет и стонет. Из глубин души поднимается этот стон, эта обращенная к вечерней звезде молитва. Среди нескольких танцующих пар — Вениамин и Лида. Сердце парня сжимается от счастья, юношеской грусти и выпитого вина. Тонкие черты Лидиного лица сияют в терпком полумраке комнаты. Осторожно обняв плечи девушки, Вениамин прокладывает танцу дорогу меж стульев и гостей. Раз, два, три — один шаг широкий, а за ним два маленьких.

Старики все никак не могут успокоиться после поражения Гинцбурга. Что ж, есть еще свежий дух в этой компании, еще не настало время списывать ее со счетов. Живы еще старики, жива их жизненная сила. И разве хорошая хасидская пляска не лучше в семь раз, чем все эти вальсы и бостоны?

Нет-нет, не успокоились старики — ни на грош, ни на копейку! Вот они запевают свою хасидскую мелодию — от бим-бама до чири-бома; громко хлопают ладони, глаза воздеты к небесам. Еще немного — и забудут они обо всем, кроме этого плясового ритма. Руки лягут на плечи, ноги будут вытанцовывать сами собой, а головы мотаться из стороны в сторону. Живы еще старики, и песни их, и танцы — живы, еще завоюют они весь мир! Женщины тоже присоединяются к пляске: взгляните хотя бы на бабушку Песю! Левой рукой она приподняла краешек платья, а правая машет платочком, как будто Песя шлет прощальный привет своим немалым годам. А рядом — старая Хая, жена Берла Левитина…

Разве может слабосильная гавайская гитара состязаться со слитным хасидским хором? Все звуки теряются в танцевальном громе «Тенцла». Соломон первым из молодых бросает вальс и присоединяется к кругу стариков. Но что это? Неужели и Клава Боброва следует его примеру? Соломон подскакивает к женщине и подхватывает ее под руку. Бог ты мой, Бог Израиля! Ноги Клавы притопывают в такт, на лице ее — счастливая улыбка, вьется ее черное платье, дразнит Соломона… — и смех, и грех, и радость!

Арон Гинцбург, преисполненный алкоголя и воодушевления, приближается в ритме танца к Вениамину и Лиде.

— Вениамин! — кричит он, дыша на молодых людей винными парами. — Что вы там стоите, как гости? Вставайте в круг! Танцуйте «Тенцл»!

Он хватает Лиду и Вениамина за руки и вталкивает их в круг. Лида смеется и отрицательно мотает головой. Чужд и непонятен ей хасидский танец. Но Гинцбург не принимает отказов: будет Лида плясать, и всё тут!

— Не надо, реб Арон! — уговаривает Гинцбурга Вениамин, но тот будто не слышит.

Собрав все свои силы, Лида вырывается из мертвой хватки странного служки, отбегает к двери и выскакивает наружу. Все танцуют, и, кроме Вениамина, никто не обращает внимания на ее уход. Он догоняет девушку в переулке. Ночь давно уже свой разверзла черный зев.