Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

— Я должен, Глаша, — ласково шепчет ей Вениамин и мягко высвобождает свой рукав из ее ладони.

Он кивает остальным и уходит. Секунду-другую еще слышны его осторожные шаги, но вскоре Вениамин растворяется в темноте.

Вперед! Глаша идет впереди своей немощной команды. Светла для нее глухая лесная темь; сильные молодые ноги сами находят нужные тропки. Рядом с ней шагает Голда с Ахувой на руках, здесь же Шапиро. Он тяжело дышит, с трудом переставляет ноги. Другие старики не лучше — похоже, с такими ходоками придется долго добираться до партизанской базы. Голда тоже еле идет: она не спала несколько ночей. Тревога за малышку иссушила ее кормящую грудь. Глаша замедляет ход.

— Давай мне ребенка, — говорит она Голде.

В детском саду она научилась обращаться с детьми, хотя и не такими маленькими. Короткий отдых — и снова в путь. Медленно ковыляют по лесу серые тени. С облачного неба глядят на них удивленные звезды.

Глаша ведет людей через лесную чащу; где-то в противоположном направлении движется Соломон и с ним три вооруженных партизана. Девушка знает об этом и смотрит во все глаза, стараясь не пропустить товарищей. Темно в чаще, но разве что-то скроется от глаз этой дикой лесной белки? Вот Глаша замечает движение где-то далеко в стороне. Она приказывает Шапиро остановиться, собрать людей и ждать, а сама устремляется туда, где скользят между деревьями неприметные лесные жители. Это действительно оказывается Соломон с товарищами. Глаша быстро описывает ему последние события, и партизаны подходят к группе беглецов. Не в таких условиях мечтала Песя встретить своего сына, но выбирать не приходится. Лейтенант Фейгин обнимает мать.

— Сейчас ты пойдешь с нами? — спрашивает она.

Соломон отрицательно качает головой:

— Нет, мы должны идти дальше.

У партизан не хватает оружия и одежды, и Соломон решает воспользоваться удобным случаем. Эсэсовцы и полицаи не ожидают нападения, так что можно будет застать их врасплох, убить несколько врагов, а заодно разжиться несколькими винтовками и теплыми вещами. Кроме того, нужно встретиться с Вениамином и узнать о судьбе Гинцбургов — отца и сыновей.

— Я иду с вами! — говорит Глаша.

Но Соломон решительно отказывает: сначала Глаша должна доставить в лагерь измученных людей. Две группы расстаются. Глаша снова забирает ребенка из рук Голды и углубляется в лес вместе с беглецами. Песя прощается с сыном:

— Иди, сынок, с миром и вернись с миром!

— Не волнуйся, мама, скоро увидимся! — отвечает Соломон.

Партизаны продолжают свой путь. Они выходят к вельбовской дороге и, пригнувшись, движутся по обочине за кустами. Время от времени Соломон принимается тихо насвистывать. Это не просто свист, а песенка-намек, идишский мотивчик о десяти братьях, хорошо знакомый Вениамину.

Вениамин, притаившийся невдалеке в кювете, слышит знакомый мотив, бесконечную легкомысленную песню, которую некогда насвистывали два друга-студента в комнате московского общежития.

И вот еще одна встреча — партизан с Вениамином. Пятеро вооруженных людей — немалая сила. Теперь группу ведет Вениамин. Они быстро спускаются к реке, находят лодку и пересекают реку. Проходит несколько минут, и вот они уже стоят в тени деревьев рядом со штиблем. Здесь к ним присоединяется подросток — Лейбка Гинцбург. Паренек сильно повзрослел за эти дни. Он лежит в укрытии рядом с мертвым телом своего брата Шимки, наблюдает за тем, что происходит в штибле.

В склепе Старого Ребе по-прежнему бормочет псалмы черный габай Арон Гинцбург. Его глаза зажмурены, лицо обращено на восток, губы бормочут древние слова древнего языка.

Я несчастен и истаеваю с юности; несу ужасы Твои и изнемогаю. Надо мною прошла ярость Твоя; устрашения Твои сокрушили меня… [69] Псалтирь, 87:16–17.

Беда! Ужасная беда приближается к Гинцбургу. Курт Вирт, командир фашистского взвода, пробуждается от дремоты. Он зевает и смотрит на часы: час тридцать. Черт подери! Снова напились… Немец встает, потягивается и направляется в соседнюю комнату — проверить, что делают евреи, а заодно, возможно, вытрясти из них еще немножечко ценностей. Они ведь хитрые, наверняка припрятали что-нибудь. Он открывает дверь и в изумлении выпучивает глаза: жертвы исчезли! Его вопль поднимает на ноги остальных. Так и есть! Гробница опустела, и лишь старик в ермолке продолжает бормотать свои молитвы:

Не скрывай лица Твоего от меня… не уподобился нисходящим в могилу… Укажи мне путь, по которому мне идти… [70] Псалтирь, 142:8.