Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Что случилось с Лидой? Понятно, что в страшные эти дни девушка отчаянно нуждалась хоть в какой-нибудь опоре и поддержке. Если бы можно было уехать из Гадяча, она бежала бы отсюда сломя голову. Но болезнь родителей не позволила, приковала ее к этой даче.

Погибла Лида. Володя, советский офицер, с которым она подружилась, предлагал ей уехать вместе с ним на восток. Он подробно описывал те муки, которые принесет оккупация местному населению, в особенности евреям. Но Лида, во-первых, не считала себя еврейкой, а во-вторых, не могла бросить больных родителей. И вот пришли немцы. На кого опереться теперь?

Вот и настало время поговорить о Сидоренко. Жил-был в Вельбовке некто Тихон Сидоренко, кряжистый сорокалетний мужчина, один из постоянных гостей тети Насти. В советские времена он работал парикмахером, но большую часть времени посвящал пьянству и безделью. Сидоренко был отцом семейства и мужем грубоватой крестьянки, по горло занятой домашним хозяйством и уходом за тремя детьми. Кроме того, он любил время от времени навещать Настю, накачиваться горилкой и петь под гармошку грустные и диковатые песни, а заодно уделять внимание тощему телу хозяйки, ее горячим до безумия глазам.

Но были у Тихона Сидоренко и другие вкусы и пристрастия. Еще два года назад этот грубый полуграмотный тип заглядывался на Лиду Эйдельман, бледную девушку, олицетворение нежности и музыкальности. После прихода немцев мерзавец начал преследовать ее, пока не добился своего: застал одну в лесу, завалил под куст и изнасиловал. Лида сопротивлялась изо всех сил, кричала и царапалась — но может ли совладать профессорская дочь с Тихоном Сидоренко? Униженной и оплеванной, ей оставалось лишь подняться на ноги, отряхнуться и бросить насильнику горькие слова презрения и отвращения.

Но Сидоренко был из тех мерзавцев, которых трудно обидеть. Он вовсе не собирался отпускать свою жертву на волю. И вот изумленная Лида слышит его приказ. Теперь они будут встречаться регулярно: один… нет, два раза в неделю. Он ведь давно за нею наблюдает. Лида встречалась с красными офицерами. И теперь, если она не хочет неприятностей с немцами, если ей дороги ее родители, то придется дважды в неделю проявлять благосклонность к нему, Сидоренко.

— Но я русская, русская! — затравленно выкрикнула Лида. — И мои родители тоже!

— Полно врать-то! Нынче-то все вы русские… — ухмыльнулся насильник.

Он уже принял свои триста грамм, и в воздухе стоит тяжелый запах перегара. Сидоренко равнодушно выслушивает поток ругательств, который обрушивает на него Лида:

— Подлец! Грязная свинья! Паршивый пес! Мы русские!

— Ну-ну, не сердись так, солнышко, — снова усмехается Сидоренко. — Я ведь о тебе забочусь…

Владыка мира! Еще чего не хватало — превратиться в наложницу Тихона Сидоренко! Но к кому обратиться за помощью? Кому пожаловаться, на кого опереться?

Как правило, грязные эти свидания происходили в лесу, но в дождливую погоду Сидоренко получал свое в пустующей Настиной времянке. Случилось так, что в один из октябрьских дней спрятавшиеся на чердаке Соломон и Вениамин стали невольными свидетелями очередного насилия над Лидой. Шел дождь, сосновые кроны пропитались водой, и бесконечная тоска сквозила в лесных зарослях, видных сквозь щели чердака. После полудня снизу послышались приглушенные голоса. Парни насторожились, Соломон приложил палец к губам: «Ш-ш…»

Один голос, сдавленный и раздраженный, явно принадлежал женщине:

— Что ты привязался ко мне, черт тебя побери?

— Ну-ну, солнышко, зачем так сердиться? — отвечал грубый мужской голос. — Давай лучше присядем…

Короткая возня. Звук пощечины.

— Как ты смеешь, подлец?

И снова мужчина — он говорит медленно, с остановками, заплетающимся языком:

— Ну и дела! Еврейка ударила русского! За это, знаешь ли, убивают! И твоих родителей тоже убьем. От нас никто не уйдет!

Женский шепот — отчаянный, идущий из глубины души. Только сейчас узнает Вениамин голос Лиды Эйдельман.

— Я не еврейка! — полушепчет-полукричит она. — И мои родители тоже русские! Рус-ски-е!

— Не вертись, дура!

Звуки возни становятся громче, они сопровождаются пыхтением и стонами. Вениамина охватывает ярость. Он срывается с места, но Соломон успевает вовремя схватить его за ногу.

— Куда?!

— Убью их обоих… и себя тоже!

— С ума сошел?!

Тишина внизу, только слышен негромкий плач Лиды.

— Я русская, русская… что ты пристал?

— Хорошо, хорошо… На-ка, глотни! — сонным голосом произносит мужчина.