Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Хаим-Яков стоит перед соседскими воротами. Во дворе заливается лаем собака. Цепной пес Султан не любит чужих, но, слава Богу, он привязан. Старик открывает калитку и входит во двор. Султан захлебывается в лае, мечется из стороны в сторону, гремит цепью. На крыльце появляется Евдокия Александровна, жена Гаркуши. Фейгин вручает ей примус, просит передать офицерам. Но в этот момент выходит один из немцев. Завтра утром, приказывает он, старик обязан прибыть на паровую мельницу.

Во время обстрела в мельницу попал снаряд. Теперь немцы решили восстановить ее, ведь в муке нуждаются не только горожане, но и новая власть. Надо очистить территорию от обломков.

Хаим-Яков идет к себе. Но почему ворота распахнуты настежь? Он входит в дом и замирает как громом пораженный. Внутри все перевернуто вверх дном. Мебель сдвинута и опрокинута, святые книги валяются на полу среди тряпок и куриных костей. Большой шкаф перевернут, в доме ни души. Где Песя? Хаим-Яков слышит слабый стук; он поспешно переворачивает шкаф, распахивает дверцу и обнаруживает там жену.

Грабители ради забавы запихнули старую Песю в опустевший шкаф и опрокинули его на пол дверцами вниз. Хаим-Яков помогает Песе выбраться наружу. Нет, она не ранена, уцелело все, кроме души.

— Ой, Хаим-Яков! — слезы текут из Песиных глаз.

Без сил ложится она на кушетку. Муж смотрит на Песю с заботой и жалостью: за день прибавилось седины в волосах старой женщины.

Входит Дарья Петровна.

— Вот ведь собаки! — говорит она, посмотрев на царящий повсюду разгром. Ребенка она оставила дома: Айзек спит. Добрая женщина принимается наводить порядок. Ей помогает Хаим-Яков; Песя долго не может подняться с кушетки. Совместными усилиями они расставляют мебель. Но где Тамара?

Айзека решено оставить пока у Даши. Хорошо, что она успела захватить с собой пеленки, иначе воры забрали бы и их… Хаим-Яков, кряхтя, поднимается на чердак. Там он забирается в свой тайник, поворачивается лицом на восток и закрывает глаза. «Песнь восхождения. Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя» [54] Псалтирь, 120:1. .

Но вот закончена молитва. Хаим-Яков берет кое-что из вещей, зимний полушубок, спускается с чердака и отдает все Даше. Старик не произносит ни слова, но Даша прекрасно понимает, что он хочет сказать.

— Кто знает, увидимся ли еще? — говорят глаза Фейгина. — Возьми это, Даша, и не оставь Айзека своей заботой…

Даша берет вещи и кивает:

— Сыном мне будет этот мальчик.

Договор этот скреплен сердцами, хотя не написан на бумаге и нет на нем чернильных печатей. Вечером возвращается Тамара. Она тоже выглядит другой, изменившейся.

— Где ты была, Тамара?

Молчит девочка. Нет больше прежней беззаботной болтушки. Из подвала, из тайников приносит Хаим-Яков немного картошки, жира, луковицу. Песя собирает на стол скудный ужин. По комнате распространяется запах жареного лука. Наглухо заперты ставни, теплится масляная лампа. Три человека сидят за столом.

— Что с тобой, Тамара? — осипшим голосом спрашивает Песя.

Глаза ее печальны.

— Ничего, — глядя в сторону, отвечает Тамара.

Этой тринадцатилетней девочке отчаянно хочется жить. Возможно, она уже что-то замыслила. Или пока еще думает, как ей поступить, — наблюдает и думает…

Тамара ложится в постель, но не может заснуть. Долго лежит она с открытыми глазами, вглядываясь в темноту. Старики тоже не спят. Хаиму-Якову рано вставать на работу, но сердце его не может успокоиться, не дает отдыха израненной душе. Снаружи тихо. Лишь иногда слышится приглушенный лай собаки, и тут же откликается на него Султан в соседнем дворе.

Тамара задумала убежать из Гадяча, перейти линию фронта и добраться до мамы. Для этого надо переодеться украинкой. Даже если не удастся добраться до фронта, можно спрятаться в одном из колхозов и переждать войну. В ушах ее до сих пор звучит издевательский, страшный хохот соседского Вити Гаркуши. Но вот девочка погружается в сон. В доме тишина, не нарушаемая привычным тиканьем ходиков, — их тоже забрали грабители. Впрочем, в тайнике есть у Фейгина карманные часы. Старику не удается сомкнуть глаз до самого утра. Но вот шестой час; кряхтя, Хаим-Яков встает с постели и одевается. Ох, видано ли такое, чтобы шестидесятилетний еврей таскал камни и кирпичи? Он быстро бормочет утреннюю молитву. Песя собирает ему поесть, заворачивает с собой ломоть хлеба и яблоки. С рассветом, натянув на плечи короткую поношенную телогрейку, старый Фейгин выходит на улицу и поворачивает в сторону мельницы. Тамара еще спит; на лице ее застыло недетское выражение печали. Бабушка Песя долго стоит рядом и смотрит на внучку.