Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Гинцбург выходит из дома затемно, когда улицы еще пусты, дома немы, Вселенная спит, и еще не проснулись злые силы ситра ахра. Шагает по враждебному городу еврей с черной бородой, в которой давно уже поблескивают серебряные нити. Под ногами чавкает грязь, над головой занимается рассвет, поет свою неслышную песню. Вертится вокруг холодный утренний ветер, шепчет, шуршит, улетает и возвращается на крути своя. Хорошо Гинцбургу наедине с сумраком, ветром и звездой, без Карпенко и немцев! Губы шепчут стих Давидова псалма:

Нечестивый подсматривает за праведником и ищет умертвить его. Но Господь не отдаст его в руки его… [50] Псалтирь, 36:32, 33.

Вот и кладбище. Габай минует надгробия — застывшую в камне память об ушедших, открывает дверь штибла, снимает обувь и входит в шатер. Тяжкое безмолвие окутывает могилу Старого Ребе. Убогий светильник освещает малый клочок мира; его огонек как знак, как речь, обращенная к сердцу. Искра огня пробивается из шатра наружу, сквозь сумрак рассвета, летит по миру меж нищими и властителями, проникает в сердца хасидов, где бы они ни были.

Гинцбург осматривает светильник и поправляет то, что надо поправить. Потом он какое-то время стоит в полной неподвижности. Слуховое оконце шатра закрыто, задернута на нем черная занавеска. Время утренней молитвы, время милости и доброй воли. Габай подготавливает себя к ней. Старый Ребе говорил, что неискренняя молитва — как тело без души. Нужно сначала превозмочь земное, зажечь, высвободить душу из телесной тюрьмы, дабы чистой положить ее на колени Отца.

Он смотрит на огонек светильника и размышляет над словами ребе. Вверх устремляется святое пламя, словно душа Израиля, вырвавшаяся из оков плоти, летящая к истоку, к корням Творения. Бесконечный свет затопляет мир. Он повсюду, даже в тех вещах, которые кажутся неодушевленными. Множество существ во Вселенной, и уровней, и сфер, и всем им дает жизнь и душу этот Негасимый свет. Он заполняет миры, он суть и смысл бытия.

Плохие времена настали для народа Израиля из-за грехов его многих. Не каждому человеку назначена праведность, не каждый может выбрать себе участь по нраву.

Страх Господень — мало его человеку. Любовь к каждой ближней душе — вот что завещали нам отцы наши. А потому каждый человек должен отыскать в своем сердце любовь, зажечь в душе ее огонек и лишь после этого предстать пред Господом с утренней молитвой, особенно во время «Шма» [51] Шма Исраэль… («Слушай, Израиль…») — «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть…» (Второзаконие, 6:4), начальные слова одной из главных иудейских молитв. .

Любовь — вот что движет телом. Желательно человеку отрешиться от всего земного, чтобы ничто не мешало ему, ни телом, ни душой, — ни жена, ни дети, ни имущество; отрешиться и предать всего себя в руки Его.

Праматерь Рахиль — вот образ всего народа Израиля, источник душ наших; о ней просит Иаков Всевышнего, чтобы даровал ей милость. Сказано: «И возвысил голос свой… — к небесам обратился Иаков, к верховному Владыке — …и заплакал» [52] «И поцеловав Иаков Рахиль, и возвысил голос свой и заплакал» (Бытие, 29:11). — милости просил он для Рахили, для источника душ наших, для всего народа.

Так говорил Старый Ребе. На цыпочках выходит Гинцбург в смежную комнату, заворачивается в талес, накладывает тфилин и обращается к молитве. Сереет снаружи утро, пробираясь в мир. За стенами штибла проступают в полумраке надгробия, голые ветви деревьев, продолговатые могильные холмики, роща на откосе, река Псёл. Мало-помалу освещается день.

Освещается день. Осторожно выходят на улицы взрослые и дети. Прошел слух, что в Гадяч прибыла особая команда СС. Шломо Шапиро не оставляет своих деятельных забот. Многие евреи в городе едва сводят концы с концами. Деньги кончились. Особенно трудно немощным и одиноким, таким как реб Довид и Эсфирь, мастерица лапши. Старику до войны помогали деньгами сыновья — присылали немного, но на хлеб хватало. И вот именно сейчас, когда реб Довид окончательно ослеп, прервалась всякая связь с детьми. Кто поможет теперь престарелому резнику?

Эсфирь, мастерица лапши, самая старая среди евреев Гадяча. Да и дочь ее Нехама не так молода. Кто позаботится о двух этих старухах? Неужели бросят их умирать от голода?

И Шапиро, окончательно войдя в роль главы бывшей еврейской общины города Гадяча, берется за организацию помощи старикам. Вновь видим мы его на городских улицах. Бесстрашно шагает он, выставив вперед куцую бороденку, нащупывая палкой дорогу в топкой уличной грязи. Стучится в двери, просит, объясняет. В каждом доме рады помочь, ведь не зря сказано: помощь слабым спасает от смерти!