Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Хаима-Якова нет дома, и Тамара обращается с просьбой к бабушке. Та без лишних слов отпирает подвал и показывает детям на бутылки. Дверь помещения распахнута настежь, но в углах темно. Школьники начинают складывать свою добычу. На Тамарином лице смутная улыбка, зубы поблескивают в подвальном полумраке. Вдруг Ким берет ее за руку, и девочка чувствует его робкое пожатие. Горло подростка перехвачено волнением, лишь глаза говорят то, чего не может вымолвить язык.

— Ким, что ты делаешь?! — возмущенно восклицает Тамара. — Наглец ты этакий!

Она вырывает руку из его ладони и густо краснеет. Нет, надо было идти с Аней!

На полу перед дверью растет пыльная стеклянная груда. В подвале стоит многолетний запах картошки и соленых огурцов. До конца дней своих запомнит Ким Вортман этот запах и прохладу этого подвала.

Два дня подряд школьники были заняты сбором бутылок. А в среду третьего сентября, в одиннадцать утра Гадяч впервые узнал, что такое бомбежка. На улицах взвыла сирена, и в небе появились два самолета. Сначала они раздраженно жужжали над городом, а затем послышался усиливающийся свист и за ним гром взрыва. Вторая бомба упала через минуту, прямиком на рынок. В Гадяче не было никаких промышленных объектов, если не считать нескольких кустарных заводиков, наподобие плодово-ягодного кооператива, где работал Хаим-Яков Фейгин. Поэтому внимание немецкого летчика привлекла полная людей рыночная площадь.

Тамара в это время находилась в школе. Занятия так и не начались: ученики разделились на пятерки и занимались мытьем собранных бутылок. Кто-то таскал воду из близлежащей колонки, остальные споласкивали бутылки и выставляли их на просушку. Ким, вооружившись коромыслом и ведрами, обеспечивал свою бригаду водой. Время от времени слышался веселый крик: «Ким, воды!» — и парень, притворно вздыхая, брал пустые ведра и отправлялся к колонке.

По сигналу сирены дети попрыгали в земляные укрытия, заблаговременно вырытые во дворе школы. Оттуда, из ям, смотрели они в голубое небо и на самолеты, окрасившие его в цвет дыма и пепла.

Первая бомба предназначалась мосту через Псёл и оттого разорвалась в некотором отдалении. Но взрыв на расположенной рядом рыночной площади оглушил детей, и близкая взрывная волна, ударив по ушам, ошарашила их своей неожиданной и страшной силой.

Сразу после бомбежки поднялась суматоха, и школьников отправили по домам. И снова Ким оказался рядом с Тамарой. По-видимому, сбор и мытье бутылок сблизили эту парочку. Они вдут в направлении Садового переулка, и путь, как обычно, лежит через рынок. Там суетятся люди. Это расчет гражданской обороны: санитары, пожарные, возчики. Взрыв разрушил с десяток киосков; некоторые еще горят. Два из них принадлежали мясникам, поэтому в воздухе стоит запах горелого мяса. Пострадали двенадцать человек, не успевших спрятаться. Убита женщина, крестьянка лет двадцати пяти. Осколок попал ей в голову. Лужица застывающей крови, беловатые комья мозга, спокойное выражение лица. Со стороны женщина кажется спящей. Ладонь ее еще сжимает ручку небольшой корзинки со сливами — спелыми, с блестящим черным отливом.

— Дети, марш домой! Вам нельзя тут стоять! — кричит распорядитель.

Первая бомбежка сразу приблизила к Гадячу войну, которая прежде не задевала город впрямую. И снова собрались евреи в фейгинском доме, который, наряду с миньяном [41] Миньян — здесь: место, где собирается достаточное для совместной молитвы количество мужчин (не менее десяти). , издавна служил местным старикам чем-то вроде клуба. И снова Шапиро заводит свою шарманку:

— Надо уходить, друзья, спасать свои души! Уж если столько христиан убежало, то нам, евреям, и подавно следует спешить!

Внимательно слушают его евреи. Хоть и редка борода этого человека, но много силы звучит в его словах — силы, оставшейся еще с тех, тридцатилетней давности времен, когда был он видным организатором, оратором и вождем. Тогда тоже была у него всего одна мелодия: «О, дом Иакова! Придите, и будем ходить…» [42] «О, дом Иакова! Придите, и будем ходить во свете Господнем» (Исаия, 2:5).

Старая Песя вздыхает. На чем ехать, спрашивается? Кроме как на своих двоих, не на чем.

Немного говорят на эту тему. Вчера Ицик Штейнберг купил лошадь с телегой, заплатил десять тысяч рублей. Ужасно дорого, но что поделаешь, если другого транспорта нет? Нет транспорта, и нет выбора.

Резник реб Довид произносит короткую ободряющую речь. Почему все тут опустили головы, спрашивает он, по какой причине утратили душевное равновесие? Скажите откровенно, без уверток — есть у нас Бог на небесах или нет Его? Неужели вы думаете, что мир вновь погрузился в хаос, без Божественного промысла, без Его направляющей руки, что остались мы стадом без пастуха? Если вы действительно думаете так, то правы босяки, кричащие, что нет Суда, и нет Судии, и каждый человек сам по себе.