Сьюзан Хинтон - Бойцовые рыбки

– Жульничаете, небось, – говорю. – Не может же быть, чтобы мне вообще никогда не везло.

Биджей ухмыльнулся и говорит:

– Да не. Ты просто погано играешь, Расти-Джеймс.

– И ничего подобного.

– Да точно. Когда тебе идет карта, по тебе это видно. Когда тебе не идет карта, тоже видно. В общем, если ты думал зарабатывать на жизнь покером – забудь.

– Нечего мне тут. И карты свои крапленые убери.

Я знал, конечно, что карты обычные, но что Биджей мне пытался на уши навешать – это полный бред. Выиграл, вот и злорадствует.

На физкультуре я встал в сторонке и смотрел, как ребята кидают мяч. На баскетбол меня не тянуло. Райан, тренер, наконец подошел и спросил, в чем дело. Я сказал, что неохота. Думал, этим и обойдется. Он постоянно пытался со мной задружиться. Все мне спускал с рук. Как будто он будет крутой, если со мной задружится. Типа как если бы завел себе злобного пса.

– Расти-Джеймс, – сказал он, оглянувшись вокруг, что нас никто не подслушивал. – Хочешь заработать десятку?

Я на него просто смотрел, молча. Мало ли что.

– Прайс в последнее время совсем от рук отбился.

– Ага, – говорю.

Донни Прайс был тот еще кадр. Огрызался все время, по делу и без. Я тоже огрызаюсь, но я не со зла. А он как раз нарочно, чтобы позлить. Играл на нервах.

– Даю десятку, если ты его прибьешь немного.

Ну что, это несложно. Я знал, где он живет, и мог бы сцепиться с ним хоть тем же вечером. Зная мои привычки, никто бы даже и не спросил, чего это я. Я и в самом деле любил задирать уродов вроде него.

Где-то с полгода до того один хмырь давал Мотоциклисту четыре сотни, чтобы убить там одного. На полном серьезе. Но он не взял. Сказал только, что убивать, когда до этого дойдет, он будет не за деньги.

– Не могу драться пока что, – сказал я. И задрал физкультурную майку, чтобы он посмотрел.

– Ого, чувак!

Да, вот так вот, тридцатилетний мужик, а разговоры на уровне «ого, чувак». И не то, что его так воспитывали, это он сам.

– У врача был?

– Не-а. И не собираюсь, в общем.

– Ну, – протянул он. – Дай знать, как заживет.

– Не вопрос.

Я отвернулся, как бы смотреть на баскетбол. Он, значит, решил с чего-то, что мне до зарезу нужны деньги.

Последним уроком была литература. Мне даже нравилось, потому что наша училка считала нас всех настолько тупыми, что никогда ничего не задавала, а только читала нам книжки. У меня с этим никаких проблем. К концу этого дня мне уже хотелось посидеть спокойно. Она, естественно, никак не могла сделать так, чтобы мы ее слушали. То есть бывало, что в конце урока она устраивала небольшую контрольную, но я всегда мог у кого-нибудь списать, кто знал ответ.

Я всегда попадаю на уроки с тупыми. Это еще в средней школе начинается, потихоньку разводят умных с тупыми, а через пару лет уже ясно, в какую половину тебя определили. Я понимаю, что учителям так легче, но хоть бы раз попасть хоть бы на один предмет с кем-нибудь еще, кроме привычных тупиц из года в год.

Стив был в тот год вместе со мной на математике только потому, что из алгебры и арифметики он выбрал арифметику. Все умники пошли на алгебру, но его к цифрам никогда не тянуло. Я с ним ходил в эту школу с нулевки, и до сих пор ни разу мы еще не оказывались вместе ни на одном предмете. Интересно, а могло быть так, что ему надоело видеть привычных умников из года в год?

В общем, я сидел, слушал вполуха и думал, что после школы зайду проведать Патти. Не просади я тот полтинник, можно было бы даже сунуть его братцам, чтобы они испарились на время, типа погулять на площадку.

Да нет, Смоки точно жульничал. Не так уж я плохо играю.

Но когда я проходил мимо ее дома, там стояла машина ее матери. Может, у нее в этот день не было смены. Я никогда не мог запомнить ее расписание. Мать меня не жаловала. Да и братцы наверняка время от времени на Патти стучали. Давно пора было им навешать.

Тогда я пошел к Бенни. Гонял шары сам с собой. Там был еще кто-то, но играть никто не хотел. Зато каждый, кто заходил, хотел взглянуть на мой шрам. Типа круто.

Примерно через час пришел Стив. По нему видно было, что пришел он не потому, что ему хотелось тут быть. Ему не хотелось быть одному. Поэтому я собрался и мы пошли.

– Как родительница? – спросил я через пару кварталов.

– Очень плохо, – отозвался он. У него было странное выражение на лице. – В больнице лежит.

– Это не из-за того, что ты слинял тогда?

Он на меня посмотрел, как будто я чокнутый. Потом что-то вспомнил и сказал:

– А, нет. Не из-за этого.