Хулио Кортасар - После обеда

Лучше всего было бы сесть сзади, чтобы следить за ним, но трамвай был полный, и мне пришлось пройти вперед и сесть довольно далеко. Пассажиры особенно не пялились, в это время люди переваривают обед, трамвай покачивается, и все дремлют. Но к несчастью, кондуктор остановился возле скамейки, куда я его посадил, постукивая монетой по металлическому рулону с билетами, так что мне пришлось повернуться и делать ему знаки, чтобы он подошел и взял деньги у меня; я показывал ему монеты, чтобы до него дошло, что мне нужно два билета, но кондуктор был из этих тупоумных, что видят и не хотят ничего понять, знай себе стучит и стучит монетой по рулону. Мне пришлось встать (теперь несколько пассажиров уже смотрели на меня) и подойти к нему самому. «Два билета», — сказал я. Он оторвал один, поглядел на меня секунду, протянул билет и взглянул вниз, словно искоса. «Два, пожалуйста», — повторил я, уверенный, что теперь весь вагон был уже в курсе. Кондуктор оторвал второй билет, дал мне его и хотел что-то сказать, но я сунул ему деньги и, широко шагнув два раза, вернулся на свое место, больше не глядя назад. Хуже всего было то, что мне то и дело приходилось оборачиваться и проверять, сидит ли он спокойно на своем заднем сиденье, этим я привлекал внимание некоторых пассажиров. Сначала я решил, что буду оборачиваться только на каждом углу, но кварталы казались мне ужасно длинными, и я боялся, что вдруг услышу какой-нибудь возглас или крик, как тогда с котом Альваресов. Тогда я стал считать до десяти, как в боксе, и это получалось примерно полквартала. Досчитав до десяти, я оборачивался как бы невзначай, например, точно поправляю воротник рубашки или сую руку в карман куртки, что угодно, пусть бы это казалось нервным тиком, чем-то в этом роде.

Примерно через восемь кварталов, не знаю почему, но мне показалось, что дама, сидевшая у окна, собралась выходить. Это было самое худшее, потому что она скажет ему что-нибудь, чтобы он ее пропустил, а когда он не обратит внимания или не захочет обратить внимания, вдруг дама рассердится и решит протиснуться силой, но я знал, что произойдет в этом случае, и просто места себе не находил, так что начал оборачиваться, не доезжая до каждого угла, и тут мне показалось, что дама уже вот-вот встает, я готов был поклясться, что она сказала ему что-то, так как смотрела в его сторону и вроде бы двигала губами. Как раз в этот момент толстая старуха поднялась с сиденья недалеко от меня и двинулась по проходу, я шел за ней, желая толкнуть ее, пнуть ее по ногам, чтобы она поторапливалась и дала мне подойти туда, где дама уже подняла с пола корзину, или что-то еще, и вставала, чтобы выйти. В конце концов, кажется, я толкнул старуху, услышал, как она завозмущалась, и уж не знаю как добрался до его сиденья и успел вовремя его поднять, чтобы дама смогла выйти на углу. Тогда я посадил его к окну и сам сел рядом, счастливый донельзя, хотя четверо-пятеро идиотов таращились на меня с передних сидений и с площадки, где, наверное, тупоумный кондуктор им что-то сказал.

Мы уже ехали по Одиннадцатой, снаружи сияло чудесное солнце, и улицы были сухие. В этом месте, если бы я ехал один, я бы спрыгнул с трамвая и отправился в центр пешком, для меня ничего не стоит дойти с Одиннадцатой до Майской площади, как-то раз я засек время и решил, что дойду ровно за тридцать две минуты, конечно, порой я бежал, особенно в конце. Но сейчас, наоборот, мне надо было думать об окне, однажды кто-то сказал, что он способен рывком открыть окно и выброситься наружу, просто потому, что ему так захочется, как столько раз ему хотелось чего-то совершенно необъяснимого. Раз-другой мне казалось, что он вот-вот откроет окно, и мне пришлось протянуть руку за его спиной и придерживать раму. Может, это мне только представлялось, я не могу утверждать, что он собирался открыть окно и выброситься. Например, когда вошел контролер, я полностью забыл об окне, и однако он не выпрыгнул. Контролер был высоким и худым, он появился на передней площадке и начал пробивать билеты с любезным видом, какой бывает у иных контролеров. Когда он подошел к моему месту, я протянул ему два билета, и он пробил один, посмотрел вниз, потом на второй билет, собрался его пробить и замер, держа билет в щели щипцов, и все время я молил про себя, чтобы он наконец пробил билет и вернул мне, мне казалось, что пассажиры в трамвае смотрят на нас все больше. Наконец он, пожав плечами, пробил второй билет, вернул мне оба, и я услышал, как на задней площадке кто-то громко засмеялся, но конечно, не стал оборачиваться, снова протянул руку к окну и ухватился за раму, делая вид, что мне больше нет дела ни до контролера, ни до всех остальных. На углу Сармьенто и Либертад люди начали выходить, и когда мы доехали до Флориды, вагон был уже почти пустой. Я подождал до улицы Сан-Мартин и вышел с ним через переднюю площадку, потому что не хотел проходить мимо кондуктора, который мог бы что-нибудь мне сказать.

Читать дальше