Татьяна Краснова - Счастье играет в прятки - куда повернется скрипучий флюгер

Марина, пробираясь сквозь толпу, медленно дошла до цветочного ряда, где на картинках и фотографиях были уже роскошные тюльпаны, нарциссы, гиацинты, крокусы, ирисы. А вот цветы, которым она даже не знает имени: сиреневые с прозрачными лепестками, стрельчатые оранжевые шары, толстые лиловые шишки, полосатые гребешки, мелкие звездочки, кудрявые красные головки. Это клумбовые цветы, такие она видела в парке. А рядом с их домом они должны бы здорово смотреться, особенно эти шары! Ну-ка, дорого или не очень? Марина остановилась.

Декоративной экзотикой торговала молодая черноволосая и голубоглазая женщина, такая же заметная и яркая, как и ее товар. Ну да, это же известный Берестовский питомник — вот надпись на стенде с фотографиями. Папа привозил оттуда их розовую акацию…

А это что? Неужели? Не может быть! Марина начисто забыла о цветах. Она даже заглянула потихоньку в Артурову книжку. Ну да, точно такое же. Значит, оно, такое нежное, может расти здесь, в их климате?!

— Еще как может, — подтвердила хозяйка. — Это трехлетние саженцы, они даже цвести будут в начале лета, если заморозки не прихватят.

Жареная рыба шипела на сковородке в домашнем соусе, пожелтевшие занавески отмокали перед стиркой в соленой воде: Петровна терпеть не могла новомодных кетчупов, а Глебовна принципиально не пользовалась «Асом». А сами Королева Кастрюль и Властительница Мыльных Пузырей, заняв свои места у забора, обсуждали новости дня.

— Вон Медведева дочка идет. Видать, с рынка. А чего это несет?

— Эй, чего это у тебя?

— Адамово дерево, — с гордостью ответила Марина и объяснила уже Доре и Павлику, выглянувшим из окна кухни: — Я продукты не купила — оно дорогое и очень редко бывает, мне повезло. Давайте его посадим вот здесь, у крыльца, на утреннем солнышке!

Петровна и Глебовна обменялись глубокомысленными взглядами, а брат с сестрой уже выбирали место, и Павлик спрашивал:

— А она приносит счастье, эта птица Феникс?

В кабинете истории стояла добротная, внушительного вида кафедра. Когда Макакус на нее влезал, начиналось всеобщее веселье. Он был маленького роста, и над кафедрой торчали одна голова и рука, машущая указкой — ну, прямо кукольный театр.

Еще у Макакуса была такая особенность: он вытягивал из воротника шею, будто ему не хватало воздуха, причем периодично: втянет — вытянет, втянет — вытянет. Кожа на скулах натягивалась, обозначался острый кадык, все горло было в каких-то выступах и углублениях, а Жанна утверждала, что под ушами учителя притаились миниатюрные жабры.

Макакус знал, что служит для учеников посмешищем, и старался как можно реже влезать на кафедру, но с другим недостатком бороться не мог и расхаживал по рядам, втягивая и вытягивая шею. Голос его соответственно то повышался, то понижался. Предмет свой он любил и знал досконально, и те, кто изредка давал себе труд прислушаться к его словам, узнавали много интересного.

Но это тут же забывалось, доставались рогатки, из конца в конец класса летали бумажные шарики, трещали стулья, порой даже раздавались взрывы смеха — Макакус был беспомощен. Он не только не мог «держать этих чертей в узде», но даже выгонять за дверь не умел. Он был незлопамятен, не писал в дневники замечаний, никому не жаловался, но доброты его никто не замечал, она оборачивалась против него. Из поколения в поколение никто не раскрывал учебник истории, а вызовы к доске превращались в клоунаду. Уроков истории ждали с нетерпением, и на Макакусе отыгрывались за трепет перед Рахилью и за строгость остальных учителей…

И сегодня в классе царило веселье. За последними партами рассказывали анекдоты и громко смеялись. Часть учеников развлекалась с мобильниками, стайка девчонок, слетевшись к журналу мод, обсуждала фасоны.

Приличнее всех вели себя Рудик, который сосредоточенно списывал физику, и Артур, тихо читавший какой-то ученый труд, правда, явно не исторический.

Рафаэль слушал радиоприемник, тоже, в общем, не привлекая к себе внимания, но потом он захотел, чтобы и Марина послушала, и протянул ей один наушник. Музыка ей понравилась, но при взгляде на Макакуса, что-то бубнящего в углу, делалось и совестно, и жалко — словом, пропадало всякое настроение. А тут еще Жанна решила присоединиться, и Рафаэлю пришлось убрать наушники и прибавить громкость. Макакуса стало совсем не слышно.

Взглянув на него, Марина дернула Рафаэля за рукав: