Татьяна Краснова - Счастье играет в прятки - куда повернется скрипучий флюгер

— Я подумала, ведь можно с самим лодочником поговорить осторожно… — еще раз попыталась Марина. — Но если ты считаешь, что для него это будет оскорбительно…

— Будет. Получится, что никому верить нельзя, все только ищут, где урвать. И мы такие же. Тебе же его «почему-то жалко» было! — передразнил Ник, и оставшуюся часть пути они шли молча.

Каждый пытался осознать одно и то же: мы первый раз не поняли друг друга.

Оказалось, что Петровна и Глебовна и ночью не дремлют. Они проводили Марину и Ника до калитки возмущенными речами и взглядами.

— Что, у тебя теперь неприятности будут? — встревожился Ник. — Мы, кажется, совсем припозднились. Старушенции засекли.

— А куриный бог на что? — Марина повертела камешком на шнурке. — Он меня защитит.

Оба с облегчением улыбнулись, и прощание было более радостным, чем встреча. Стараясь сохранить ощущение счастья, Марина взбежала на крыльцо, а вслед неслись старушечьи голоса:

— Ишь пошла! Совсем совесть потеряла! И сестрица с чужаком спуталась, так ей и есть в кого. А наша-то, наша!

— Да обе одним миром мазаны!

В комнате горел свет. Кларисса что-то писала, стол был завален атласами, новенькими яркими энциклопедиями «Аванта» и старыми советскими томами детской энциклопедии, которые сохранились еще со школьных времен Пал Палыча. Марину озадачило такое трудолюбие.

— А ты и меня перегуляла! — почему-то доброжелательно отметила Кларисса, взглянув на часы.

— Разве задавали доклад? — Марина всмотрелась в книжки. — Или тебе отметка нужна? Так завтра не география, а история, зачем ночью гробиться. Спать ложись, завтра допишешь.

— Да я не себе. Макса помнишь? Друг твоего этого… Ему надо географию исправлять. Нахватал двоек.

— Постой, а это не тебя я видела в розовом лимузине? Сегодня вечером.

Кларисса довольно засмеялась и начала с обычным самохвальством перечислять марки духов и вин, имена и меню. Первый в жизни роман так увлек ее, что она даже забыла о непосредственных обязанностях — поставлять Рахили Исаковне сведения о Марине и компании. Та целых два раза выказывала свое недовольство, но Кларисса пропускала это мимо ушей. Ей казалось, что она получила то, чего ждала так долго, мираж счастья стал совсем близким, и все запланированное делалось рядом с ним тусклым и ничтожным. Постоянная зависть уступила место снисходительности и добродушию, ко всем, даже к сопернице.

— …А на соседок плевать, и ты на всех плюй, болтают, а сами завидуют… Только что это вас нигде не видно? Вместе с нами никогда не бываете.

Растроганная доверительной беседой, Марина начала рассказывать, но на лице Клариссы поочередно появлялись недоумение, недоверие, изумление, скука.

— Вот детский сад! — фыркнула она. — Охота была камешки собирать и на роликах кататься! А это, небось, драгоценный подарок!

Она ткнула пальцем в куриного бога. Марина повернулась и пошла в свою комнату. И второй раз ее проводили ехидной характеристикой:

— Ну и дура! Печь куличи из песка могла бы и с прежними сопляками!

Урок истории шел своим чередом. В одном углу класса обсуждали фильм, в другом играли в дурака, в третьем списывали геометрию, а в четвертом стоял Макакус и робко объяснял причины русско-турецкой войны. Марина глядела в окно. И урок тянулся бы на редкость спокойно, если бы не Фольц.

Всем развлечениям он предпочитал вульгарные, были они на редкость однообразны, но безотказно действовали на публику. Рудик опять притащил жуков. На сей раз это были майские жуки, привязанные на длинные нитки. Все, бросив свои занятия, следили за тем, как ползет по парте жук, волоча за собой нитку, с замиранием сердца ждали, когда он взлетит, торопили его взглядами, морщились, когда он спотыкался… Жук дополз до края парты, остановился, задумался. Но столько глаз вдохновляли его на полет — и он полетел с громким жужжанием, взмывая все выше и делая все более широкие круги. Класс восторженно взвыл, а вслед первому жуку взлетали второй, третий. Треск крыльев смешивался с голосами болельщиков, а Рудик восседал, как Господь Бог, держащий в руках нити управления миром.

Беспомощно моргающий Макакус замолчал и начал тихо ждать, когда ученики угомонятся. Он с надеждой поглядел на Марину, но она отвела глаза.

— Медведева, к доске, — попросил Макакус.

Обычно Марина, не зная, как еще выразить свое сочувствие Макакусу, учила домашние задания, которые он по старой привычке писал на доске, прекрасно зная, что даром переводит мел. Макакус слушал ее с тихой радостью и вызывал к доске, когда ученики уж слишком расходились.