Жорж Санд - Валентина. Леоне Леони [сборник]

В состоянии пьянящего экстаза он вскоре забыл обо всем. Он видел себя счастливым, полным веры в будущее; как в лучшие часы на ферме, ему казалось, будто ночь эта никогда не закончится, будто Валентина никогда не проснется и он познает здесь вечное блаженство.

Сначала это созерцание не представляло никакой опасности: ангелы не столь чисты, как сердце двадцатидвухлетнего юноши, особенно полное страстной любви. Бенедикт затрепетал, когда Валентина, взволнованная блаженными сновидениями, какие вызывает опиум, нежно склонилась к нему и пожала его руку, невнятно что-то пролепетав. Бенедикт вздрогнул и, испугавшись своей реакции, отпрянул от постели.

– О Бенедикт! – медленно проговорила Валентина слабым голосом. – Бенедикт, ведь это вы обвенчались со мной сегодня? А мне почудилось, будто это кто-то другой; скажите скорее, что это были вы!

– Да, я, я! – страстно шептал Бенедикт, прижимая к бешено бьющемуся сердцу руку Валентины, искавшую его руки.

Еще не проснувшись окончательно, Валентина чуть приподнялась, открыла глаза и устремила на Бенедикта мутный от опиума взор, еще витавший в царстве сна, и по лицу ее пробежал испуг. Потом, закрыв глаза, она с улыбкой откинулась на подушку.

– Я любила только вас, – сказала она, – но как же они это допустили?

Говорила она тихо, с трудом произнося слова, и Бенедикт внимал им, как пению ангелов, которое слышишь только в сновидениях.

– О моя любимая! – воскликнул он, склонившись над Валентиной. – Повторите эти слова еще раз, повторите их, чтобы я мог умереть от счастья у ваших ног!

Но Валентина оттолкнула его.

– Оставьте меня, – прошептала она.

И снова пролепетала что-то невнятное.

Бенедикт догадался, что теперь она принимает его за господина де Лансака. Несколько раз он повторил свое имя, и Валентина, витая где-то между сном и действительностью, то просыпаясь, то вновь засыпая, простодушно выдала ему все свои тайны. Потом ей показалось, будто ее преследует муж со шпагой в руке, она бросилась на грудь Бенедикту и, обвив руками его шею, сказала:

– Хочешь, умрем вместе?

– О, хочу! – воскликнул он. – Будь моей, а потом мы умрем.

Положив пистолеты на столик, он заключил в свои объятия гибкое податливое тело Валентины. Но она успела еще сказать:

– Оставь меня, друг мой, я умираю от усталости. Дай мне поспать.

Ее головка упала Бенедикту на грудь, и он не посмел шевельнуться, боясь нарушить сон Валентины. Каким невероятным счастьем было видеть, что она покоится в его объятиях! Он не мог поверить, что существует иное счастье на земле, кроме этого.

– Спи, спи, моя жизнь! – твердил он, нежно касаясь губами ее лба. – Спи, мой ангел! Ты, без сомнения, видишь на небесах Деву Марию, и она, твоя защитница, улыбается тебе. И мы с тобой соединимся там, на небесах!

Он не мог устоять перед желанием снять с нее кружевной чепчик и коснуться ее рассыпавшихся роскошных, пепельного оттенка волос, которыми он столько раз любовался с обожанием. Такими они были шелковистыми, так благоухали, что свежее их прикосновение зажгло в нем безумную и лихорадочную страсть! Десятки раз он вцеплялся зубами в край простыни, кусал собственные руки, чтобы острая боль заглушила в нем ликующий порыв страсти. Присев на край ложа и ощутив прикосновение тонкого душистого белья, он задрожал и бросился на колени возле постели, надеясь овладеть собой и удовольствоваться лицезрением Валентины. Целомудренно прикрыв волнами вышитого муслина ее юную, мирно дышавшую девственную грудь, Бенедикт даже чуть задернул занавески полога, лишь бы не видеть ее лица и найти в себе силы уйти прочь. Но Валентина, повинуясь бессознательной потребности глотнуть свежего воздуха, отодвинула мешавший ей полог и склонилась к Бенедикту, как бы ожидая его ласк, наивная и доверчивая. Он приподнял с подушки прядь ее волос, взял ее губами, чтобы заглушить рвущиеся крики, он рыдал от ярости и любви. Наконец в приступе неслыханной муки он впился зубами в белое округлое плечо Валентины, выглядывавшее из-под муслина. Он больно укусил ее, и Валентина проснулась, но, видимо, не почувствовала боли. Увидев, что Валентина снова приподнялась на постели, что она внимательно всматривается в него и даже касается его рукой, как бы желая убедиться, что перед нею не призрак, Бенедикт, который сидел рядом с ней, решил, что он погиб. Кровь в нем вскипела, потом застыла в жилах, он побледнел и произнес, сам не зная, что говорит:

– Валентина, простите, я умираю, сжальтесь надо мной!