Чарльз Мартин - Моя любовь когда-нибудь очнется

Еще какое-то время мы стояли молча – не знаю, какое, но достаточное, чтобы как следует замерзнуть. Наконец Эймос поднял вверх руку с тремя вытянутыми пальцами. Вздернув подбородок и выпятив дрожащую губу, он прошептал:

– А теперь пребывают сии три… [39] 1 Кор. 13, 13: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».

Я кивнул, и мы вместе вышли из болот Сокхатчи.

Домой мы возвращались на машине Эймоса, включив печку на максимум. Электронный термометр на зеркальце заднего вида показывал восемнадцать градусов [40] Ок. –7 °C. , кофе в моем термосе остыл и отдавал алюминием.

Сворачивая на мою подъездную дорожку, Эймос спросил:

– Скажи честно, я должен за тебя беспокоиться?

Я покачал головой.

– Уверен?

Я кивнул.

– Ну ладно… – Он опустил руку мне на плечо. – Обними ее за меня, хорошо?

Закрыв за собой дверцу, я поднялся на крыльцо и услышал, как колеса Эймосовой машины хрустят по замерзшему гравию.

– Профессор?

Я поднял голову, и солнечный свет на мгновение ослепил меня. Почти одновременно с пробуждением в нос мне ударили запахи мочи, «Пайн-сола» и волос Мэгги, в одно мгновение напомнив, из чего теперь состоит моя жизнь. Кое-как разлепив глаза, я увидел Аманду, которая, присев на стул рядом, разматывала бинты на моей больной руке.

– Доброе утро, – поздоровалась она шепотом. – Не хотелось вас будить, но через час начинаются занятия, на которых нам предстоит сдавать наши исследовательские работы, а вы… В общем, я подумала, что вы, возможно, захотите перекусить, прежде чем идти на урок. – И она показала на столик за моей спиной, на котором стояла тарелка с омлетом и сосисками и дымились свежеподжаренные тосты. – Но только сначала я должна вас перевязать.

– Спасибо, Аманда. Мне уже в общем-то лучше.

Аманда сняла последний слой бинта и критически осмотрела мою рану.

– Рука действительно выглядит лучше, – подтвердила она. – Но я думаю, придется мне поперевязывать вас еще недельку. Просто на всякий случай.

Я кивнул.

Аманда подняла палец, словно собираясь что-то сказать, но вдруг задумалась. Ее чистый лоб покрылся морщинами, словно она и впрямь размышляла о чем-то очень серьезном. Наконец она снова показала на стол.

– Блу уже поел, – сказала она. – Правда, это еда из больничного кафетерия, так что она не особенно вкусная, но зато горячая. А это чего-нибудь да стоит.

– Спасибо, – снова сказал я и отвернулся. Я действительно был благодарен ей за завтрак и даже за перевязки, и все-таки я бы предпочел, чтобы у меня была возможность сначала почистить зубы.

– Вот что я вам скажу, профессор… – продолжала Аманда, слегка поглаживая меня по руке. – Боюсь, теперь у вас останется шрам на всю жизнь. Вы слишком запустили вашу болячку, так что мне даже пришлось сказать о ней врачу. И знаете, что он ответил? Он сказал, что вам необходимо оставить ее в покое, иначе всю жизнь придется носить на́ людях одежду с длинным рукавом.

– А что еще он сказал, этот доктор? – спросил я, разглядывая повязку и стараясь не слишком глубоко вдыхать насыщенный бетадиновыми пара́ми воздух.

– Он сказал, что вы должны перестать то и дело ковырять вашу рану и что я должна ему сказать, если вы и дальше будете это делать.

Я кивнул и повернулся к Мэгги. Не глядя на Аманду, я негромко проговорил:

– Эймос рассказал мне о том, как вас… похитили. – Я немного помолчал. – Я не знал. – Тут я посмотрел на нее. – Поверьте, я искренне вам сочувствую.

– Я сама себе сочувствую, – с невозмутимым видом ответила Аманда и неожиданно рассмеялась. – Нет, серьезно! Я почти каждый день сочувствую сама себе!

– Почему? – спросил я. – Из-за ребенка?

– Ради всего святого, конечно же, нет! – воскликнула она и, откинувшись немного назад, тихонько похлопала себя ладонью по животу, забавно скосив глаза. – Он-то ни в чем не виноват, профессор! И он не имеет никакого отношения к тому, что случилось со мной. В данном случае минус на минус не дает плюс… – На сей раз Аманда слегка подалась вперед, словно никак не могла разглядеть выражение моего лица. – Я жалею этих парней, кем бы они ни были и где бы они ни были сейчас. Возможно, им даже не придется больше встретиться ни со мной, ни с моим отцом, ни с дядей Эймосом, хотя я почти уверена, что рано или поздно он их поймает. Так или иначе, им обязательно придется отвечать за то, что они сделали, – не в этой жизни, так в следующей, потому что Бог все знает и все в его руках. И, отвечая на ваш следующий вопрос, сразу скажу: нет, я не питаю к ним ненависти. И конечно, я не могу ненавидеть этого маленького, еще не родившегося мальчишку!