Чарльз Мартин: Моя любовь когда-нибудь очнется

Около шести утра Мэгги снова закусила губу от боли, и я отнес ее на руках в грузовик.

– Четыре сантиметра, – сказал врач, опуская подол ее платья. – Пора вам, дорогая моя, немного прогуляться.

Что мы и сделали. Мы обошли все этажи и все коридоры больницы и даже прошлись вокруг здания. Когда шесть часов спустя мы снова входили в больницу через ортопедическое отделение, Мэгги неожиданно застонала и мертвой хваткой вцепилась в перила лестницы. Колени у нее подгибались, и я, схватив стоявшее поблизости кресло на колесах, нажал на кнопку вызова лифта. Подъем на второй этаж занял несколько секунд, но все это время я приплясывал на месте от беспокойства.

Когда мы появились в коридоре родильного отделения, врач на сестринском посту разговаривал с кем-то по телефону. Увидев лицо Мэгги, он сразу бросил трубку и махнул рукой в конец коридора, где находилась родильная палата. Там Мэгги сразу уложили на стол и прикрепили к животу монитор для наблюдения за плодом. Пока врач производил все необходимые манипуляции, я поддерживал ей голову и шептал слова ободрения.

– Ну, Мэгги, расслабьтесь, – сказал наконец врач и, достав откуда-то длинный пластиковый крючок, похожий на вязальный, велел акушерке смазать его гелем. – Сейчас мы вскроем околоплодные оболочки, отведем воды и начнем колоть питоцин.

«Вы никогда не засунете эту штуку в мою жену!» – подумал я, но Мэгги вздохнула и так сильно сжала мою руку, что костяшки ее пальцев побелели.

– …Благодаря этому схватки начнутся скорее, но… – Врач сделал паузу, когда ему на руки хлынула желтоватая жидкость. – …Но будут более болезненными.

– Это ничего… – проговорила Мэгги, пока акушерка смазывала ее правую руку спиртом и вводила иглу капельницы.

Минут через пятнадцать начались боли. Я по-прежнему сидел рядом с кроватью, прижимал ко лбу Мэгги мокрое полотенце и сражался с растущим в горле комком. Приближалась полночь. Мэгги обливалась потом и с каждой минутой все больше бледнела. Я позвал акушерку и попросил что-нибудь сделать.

Через несколько минут в палате появился анестезиолог.

– Как насчет того, чтобы немного ширнуться, мэм?.. – предложил этот остряк-самоучка.

– Я готова, – не моргнув глазом, ответила моя жена.

По команде врача Мэгги села и наклонилась вперед, насколько позволял ей живот. Анестезиолог зашел сзади и воткнул ей эпидуральный катетер прямо в позвоночник. Почти в ту же самую секунду снова начались схватки, Мэгги застонала, но даже не пошевелилась.

Господи, спаси и помилуй мою жену!

Наконец Мэгги разрешили снова лечь. Тяжело дыша, она откинулась назад, согнув ноги в коленях. Еще один спазм сотряс ее тело, потом подействовала анестезия. Плечи ее расслабились, ног она и вовсе не чувствовала, а я подумал, что, будь у меня сейчас миллион долларов, я бы отдал его весь, до последнего цента, этому человеку, избавившему мою жену от мучений. Да что там, я готов был поцеловать его прямо в губы!

Следующие два часа оказались легче, чем предыдущие два дня. Мэгги и я смотрели на монитор, наблюдая за ходом каждой схватки («О, вот это было отлично!»), прислушивались к сердцебиению плода, смеялись, спорили, какое имя выбрать малышу, и старались поменьше думать о том, что́ ждало нас в ближайшее время. Я чувствовал себя как во сне; мне странно было думать, что через считаные минуты или часы наш сын окажется здесь, с нами. Рука Мэгги лежала в моей руке, и на душе у нас было хорошо и спокойно.

Примерно в половине второго у роженицы в соседней палате начались проблемы, и ее в срочном порядке повезли на экстренное кесарево сечение. Я еще никогда не слышал, чтобы кто-то кричал так, как она, и не знал, что́ подумать. К сожалению, Мэгги тоже услышала эти животные крики, и они очень подействовали на нее. Она, конечно, старалась не подавать вида, но я знал, что ей страшно.

В два пополуночи врач обследовал Мэгги в последний раз.

– Десять сантиметров, полное открытие, – сообщил он. – Прекрасно, Мэгги, начинайте тужиться. Осталось немного – ваш сын появится на свет уже сегодня.

Мэгги держалась молодцом, и я совершенно искренне ею гордился. Она тужилась, а я считал: «Один. Два-а… Три-и…». Я считал, а она прижимала подбородок к груди, крепко зажмуривалась и, изо всех сил сжимая мою руку, напрягала мышцы живота, стараясь помочь нашему сыну появиться на свет.

Все это было два дня – и целую жизнь – назад.

Небольшая одноместная палата, куда нас поместили, находилась в самом конце длинного, пустого коридора, и ее окна выходили на больничную парковку. В палате было темно. Единственным источником света служили экраны и сигнальные огоньки нескольких медицинских приборов, к которым была подключена Мэгги. Единственным звуком были сигналы ее пульсометра, да изредка – доносящиеся из коридора шаги санитарки, которая несла ведро, пахнущее «Пайн-солом» [5] «Пайн-сол» – фирменное название чистящего и дезинфицирующего средства. и мочой. Койка Мэгги стояла у стены, и я решил передвинуть ее к окну, чтобы на нее падал лунный свет. Ворочая кровать, я случайно отсоединил несколько приборов, и на сестринском посту тут же сработал сигнал тревоги.