Чарльз Мартин: Моя любовь когда-нибудь очнется

Какое-то время спустя у Мэгги действительно стали появляться неожиданные и довольно-таки странные желания.

– Дорогой, – произнесла она однажды низким, соблазнительным шепотом, – мне почему-то очень хочется свежего, натурального арахисового масла, а еще – ежевичного мороженого. «Хеген датс» ведь самый вкусный, как ты считаешь?

Я только кивнул и отправился на поиски, не представляя, как трудно будет найти свежеотжатое натуральное арахисовое масло в десять часов вечера. Когда пару часов спустя я вернулся, Мэгги ждала меня на веранде. Сидя к качалке, она нетерпеливо притопывала ногой и размахивала ложкой. Я снял крышки с контейнеров, и мы, усевшись на ступеньки крыльца, принялись в две ложки уничтожать десерт. Покончив с мороженым, Мэгги мечтательно посмотрела на меня.

– А как начет чизбургера? – спросила она.

К шести месяцам Мэгги сделалась очень беспокойной и легковозбудимой. Любая мелочь могла вывести ее из себя. Как-то утром, разглядывая себя в зеркале, она вдруг закричала во все горло:

– Господи, какой кошмар! Дилан Стайлз, иди немедленно сюда!

Обычно Мэгги зовет меня по имени и фамилии, только когда я сделаю что-нибудь не то. Например, забуду опустить сиденье унитаза, оставлю незакрытым тюбик с зубной пастой, не вынесу вовремя мусор, не сумею уничтожить всех пауков и тараканов в радиусе двух миль или попытаюсь тайком сделать что-нибудь запретное и попадусь. Сейчас по ее интонациям я сразу понял, что на чем-то погорел. Я только никак не мог взять в толк – на чем.

Когда я вбежал в ванную комнату, Мэгги стояла на цыпочках перед раковиной умывальника и, подавшись вперед, изучала в зеркале свой подбородок. Махнув в мою сторону увеличительным стеклом, она спросила с неподдельным страданием в голосе:

– Что это такое, по-твоему?

Я взял увеличительное стекло, посмотрел – и не сдержал улыбки. На подбородке Мэгги я увидел один-единственный черный волос длиной примерно в треть дюйма.

– Если хочешь знать мое мнение, – ответил я, – то, по-моему, у тебя начала расти борода. Шикарная, черная как смоль, курчавая борода, которой позавидовал бы и царь Навуходоносор…

Да, я знаю, что этого говорить не стоило, но удержаться я не мог.

– Выдерни его! Немедленно! – взвизгнула Мэгги и шлепнула меня по плечу.

Выдвинув ящик туалетного столика, я достал оттуда швейцарский армейский нож и ногтем открыл маленькие щипчики.

– Знаешь, Мэг, если у тебя действительно вырастет борода, тебя с дорогой душой возьмут на работу в любой цирк.

– Дилан Стайлз! – Мэгги покачала у меня перед носом чуть согнутым указательным пальцем. – Прекрати надо мной издеваться, иначе тебе придется всю оставшуюся жизнь спать на диване!

Наверное, я все-таки немного перегнул палку, однако чувствовал – я обязан заставить Мэгги взглянуть на происшествие под другим углом, поэтому протянул ей свой крем для бритья.

– Вот, возьми. Очень хорошо для чувствительной кожи.

Через тридцать секунд мы уже валялись на ковре в гостиной: я свернулся клубком, как еж, а Мэгги старалась выдернуть те немногие волоски, которые еще оставались у меня на груди. Наконец она решила, что я достаточно ощипан, и подняла кулачки к груди словно боксер, изготовившийся ко второму раунду.

– Лучше заткнись, Дилан Стайлз, и выдерни этот омерзительный волос из моего подбородка!

Развернувшись к свету, я удалил злосчастный волос и, положив его на ладонь, отправился на кухню. Меня распирало от смеха. Мэгги осталась в ванной и еще с час изучала в зеркале свое лицо, ища на нем другие признаки оволосения по мужскому типу.

Еще пару недель спустя ее живот стал таким большим, что сто́я она уже не видела пальцев ног. Ребенок рос не по дням, а по часам, и иногда мне казалось, что Мэгги для смеха засунула под платье баскетбольный мяч. Ей, однако, было совсем не смешно. Как-то раз я снова застал ее перед зеркалом – Мэгги растерянно разглядывала себя, сжимая в руке открытый флакончик лака для ногтей. Увидев меня, она вдруг разрыдалась.

– Ты больше не будешь любить меня, Дилан! Я стала безобразно толстой!

Она так горько рыдала, что я взял ее за руку, усадил на диван, принес стакан холодной воды с долькой лимона, а потом сам покрасил ей ногти на ногах. Это было единственное, что я мог придумать в данной ситуации.

Мэгги была на седьмом месяце, когда я однажды вернулся домой довольно поздно и вдруг услышал, как она плещется в ванне, разговаривая сама с собой на повышенных тонах. Заглянув в ванную, я увидел, что Мэгги держит в руках розовый станок, пытаясь побрить ноги. Ей было очень неудобно, она уже порезала лодыжку, поэтому я сел на краешек ванны, отобрал станок, взял за пятку и побрил своей жене обе ноги.