Фрэнк Йерби - Изгнанник из Спарты

- Трусливые собаки! - воскликнул Аристон.

- А кто тебе сказал, что храбрость - это достоинство? - возразил Орхомен.

Аристон поглядел на простого гоплита, каким теперь был Орхомен, ведь он добровольно отказался и от звания илиар-ха, и от службы в городской страже, чтобы принять участие в военном походе вместе со своим юным другом. Другом? Аристон немного подумал. Уж не от его ли кинжала - однажды ночью, в спину приму я смерть?

- А разве нет? - спросил Аристон.

- Не всегда. Твоему отцу, настоящему, а не седобородому ослу в доспехах, возглавляющему наше войско, удалось это вдолбить в мою тупую башку. Ничто не остается неизменным. Все зависит от обстоятельств. Бывают случаи, когда трусость становится добродетелью.

- Назови хоть один, - потребовал Аристон. Орхомен поразмыслил. А потом улыбнулся: за то короткое время, пока он ходил в учениках у илота. Тал его здорово вымуштровал. К примеру, Орхомен не возмутился и не потребовал назначить его пентекостом, что соответствовало бы его прежнему званию, а спокойно воспринял, когда его разжаловали и сделали обыкновенным воином, только улыбнулся да плечами пожал.

- Будь я поэтом Еврипидом, - сказал он, - и задумай написать шедевр к следующим Дионисийским празднествам, было бы вполне оправданно, если бы я старался спасти свой труд, сохранить его для потомков, хотя бы для этого мне пришлось спасать мое бедное, бренное тело. Или - тебе это, как спартанцу, понятней - должен был бы поплатиться честью. Обладай я подобным талантом, я бы с радостью бросил щит и бежал.

Аристон смотрел на Орхомена не отрываясь.

- И все же, - молвил он, - ты здесь... и до сих пор вел себя храбро.

Орхомен пожал плечами.

- Афиняне не такие уж страшные, - сказал он.

Глаза Аристона мрачно поблескивали на юном загорелом лице, словно голубое священное пламя.

"Придется мне тебя спровоцировать, друг мой Орхомен, - подумал он. - Уж больно противно ждать. Воюя с такими врагами, как афиняне, я, пожалуй, доживу до того, что стану геронтом. А жизнь... моя жизнь - это бремя, от которого мне хотелось бы избавиться, друг".

- Орхомен! - позвал он.

- Да, Аристон?

- Приведи мне пример инцеста, который можно было бы оправдать.

Орхомен поджал губы. На его виске набухла и забилась жилка. Но, когда он заговорил, голос звучал спокойно, сдержанно.

- Ну, например, когда виновные не знали о своем родстве. Как Иокаста и Эдип, - натянуто произнес он.

- Я не говорил "объяснить", - покачал головой Аристон. - Я сказал оправдать.

Орхомен опять надолго задумался.

- Допустим, случилась катастрофа... Наводнение... Чума. И ты с сестрой...

- С матерью, - поправил Аристон.

- Ладно. Ты с матерью - единственные жители полиса, которые уцелели. Тогда, ради сохранения рода, будет оправдано, если ты с ней ляжешь. Таких примеров в истории немало...

"Значит, разозлить тебя не удастся?" - подумал Аристон.

А вслух сказал:

- Орхомен!

- Да, Аристон?

- Почему ты до сих пор не убил меня? Ты же питаешь ко мне такую ненависть!

Орхомен уставился на юношу. Однако голос его звучал так же спокойно, как и раньше.

- Потому что ты этого хочешь, - ответил он. - Смерть будет для тебя благодеянием. Вот почему я вызвался пойти на войну. Я буду с тобой рядом. И спасу тебя, если пона

добится, тысячу раз. Чтобы ты продолжал жить. Продолжи '[т ]страдать. Ты можешь придумать что-нибудь хуже?

Аристон поднял голову, поглядел на высокие афинские стены. Аттический лучник выпустил в Орхомена и Аристона стрелу. Но поскольку, победив два с лишним столетия назад скифов, которые считались лучшими в мире лучниками, эллины не переняли их технику стрельбы, ибо питали безграничное презрение ко всему варварскому, - а заключалась эта техника в том, что стреляющий целился врагу в ухо, а не в живот, как греки, - афинянин, естественно, промахнулся, и стрела упала вдалеке от Орхомена и Аристона, которые напоминали в своих блестящих от дождя доспехах величественных юных богов.

- Ну, так можешь? - повторил Орхомен.

- Нет, - покачал головой Аристон.

Той же ночью из Спарты прибыл гонец. Что он сказал Теламону - спартанцы всегда передавали важные сообщения устно, и считалось, что гонец скорее умрет под пыткой, чем выдаст тайну, - стало ясно только через три дня. Похоже, Теламон поведал о донесении только своему лоча-гою, командовавшему пятью тысячами воинов. Лочагой отдал приказ пентакосту, в подчинении у которого находились тысяча двадцать пять гоплитов, а те, в свою очередь, передали его своим эномотархам, которые объявили простым