Киаран Карсон - Чай из трилистника

73

КОРИЦА

Позвольте мне, говорил Селестин, привести еще три выдержки: первая - из " Знака четырех", вторая - из "Портрета Дориана Грея", а третья - из дневника иезуитского священника и поэта, отца Джерарда Хопкинса, за 1874 год.

"Там было сто сорок три бриллианта чистой воды, и среди них знаменитый "Великий могол", по-моему, он именно так называется. Говорят, что это второй камень в мире по величине. Затем там было девяносто семь очень красивых изумрудов, сто семьдесят рубинов, правда много мелких. Еще там было сорок карбункулов, двести десять сапфиров, шестьдесят один агат и несчетное количество бериллов, ониксов, кошачьего глаза, бирюзы и еще много других камней, чьи названия я тогда не знал. Теперь я знаком с камнями гораздо лучше, чем раньше. Еще там был жемчуг - около трехсот превосходных жемчужин, двенадцать из них оправлены в золотой венец".

"Затем у него появилась новая страсть: драгоценные камни. На одном бале-маскараде он появился в костюме французского адмирала Анн де Жуайез, и на его камзоле было нашито пятьсот шестьдесят жемчужин. Это увлечение длилось много лет, - даже, можно сказать, до конца его жизни. Он способен был целые дни перебирать и раскладывать по футлярам свою коллекцию. Здесь были оливково-зеленые хризобериллы, которые при свете лампы становятся красными, кимофаны с серебристыми прожилками, фисташковые перидоты, густорозовые и золотистые, как вино, топазы, карбункулы, пламенно-алые, с мерцающими внутри четырехконечными звездочками, огненно-красные венисы, оранжевые и фиолетовые шпинели, аметисты, отливавшие то рубином, то сапфиром".

"9 апреля. В Кенсингтонский музей. <...> Сделал следующие заметки о самоцветах. Берилл: водянисто-зеленый; сердолик: насыщенный красно-телесный, индийская киноварь; альмандин: лиловато-красный; халцедон: либо молочноголубой, либо переливчатый сине-зеленый, либо сине-зеленый с искорками, либо тусклый желто-зеленый, тусклый оливковый, сиреневый, белый; гиацинт: коричневато-красный, тусклый рыжевато-багровый; хризопраз: красивый полупрозрачный зеленый либо тусклый с темными замутнениями; сардоникс: молочно-голубые чешуйки в коричневом; топаз: белый, краповый, вишневый, желтый, бледно-голубой, цвета желтофиоли; сардер показался лиловато-черным; яшма, или халцедон: тусклый телесно-коричневый; хризолит: синеватый с желтым проблеском или наоборот, также бледный желто-зеленый, также прозрачный желтый; цимофан: прекрасный камень, прекрасное имя".

Давайте сравним это любование самоцветами с видением нового Иерусалима, описанным святым апостолом Иоанном в "Откровении":

"Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое - яспис, второе - сапфир, третье - халкидон, четвертое смарагд, пятое -сардоникс, шестое - сардолик, седьмое - хризолиф, восьмое вирилл, девятое - топаз, десятое - хрисопрас, одиннадцатое- гиацинт, двенадцатое- аметист".

Это - драгоценные камни в венце Бога Отца, как изобразил их Ян ван Эйк

на большом Гентском алтаре. Они - символы непреходящей славы Единой, Святой, Вселенской и Апостольской Римской Церкви. Они - свет очей. Они озаряют новый Иерусалим, который мы воздвигнем - с вашей помощью - на земле Ирландии, зеленой и счастливой[50]. Артур Конан Дойл родился католиком, Хопкинс стал католиком, Уайлд умер католиком; здесь мы все, как один, католики.

74

ГВОЗДИКА

Селестин умолк, вынул из кармана носовой платок и утер слезу. Совладав наконец с чувствами, он продолжил. Об Уайлде говорят, что речь его была убедительной и изумляющей, волшебным образом превращавшей немыслимое в достоверную истину. Из сказки он делал реальное событие, а в реальном событии находил сказку. Представим себе, как он выглядел в тот лондонский вечер рядом с Конан Дойлом: Дойл - в благообразной твидовой тройке, на Уайлде - галстук-шарф зеленоватого шелка, в котором поблескивает аметистовая заколка, в петлице - зеленая гвоздика, а в глазах время от времени отражается то золотой кончик египетской сигареты, то зеленая вспышка перстня со скарабеем.

В "Мемуарах и воспоминаниях", опубликованных в 1924 году, Конан Дойл оставил краткую заметку об этой встрече. Уайлд, пишет он, отличался любопытной точностью высказываний, тонким чувством юмора и искусством легкими жестами иллюстрировать, что он имеет в виду, и был в этом совершенно неподражаем. Воспроизвести эффект в полной мере невозможно, однако Дойл вспоминает, как во время обсуждения войн будущего Уайлд сказал: "От каждой из сторон к линии огня будет подходить химик с колбой", - а его поднятая рука и лаконичная мимика сотворили живой, гротескный образ.