Киаран Карсон - Чай из трилистника

В тот день я выпил чай, который дал мне дядя Франк. В три часа нам обычно подавали жиденький кофе, кое-как помогавший продержаться до ужина; я высыпал содержимое коробочки в чашку, выпил и стал ждать, что будет. Какоето время ничего не происходило. Мы вернулись в класс. Было 18 октября, праздник св. Луки, покровителя художников и гентских кружевниц, и отец Алоизий, наш классный руководитель, построил урок на первой главе Евангелия от Луки, которая начинается так:

"Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях,

Как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова..."

Лука, говорил отец Алоизий, начинает свое изложение с непосредственной связи зрения и речи, словно желая сказать, что видевшие чудесные события должны свидетельствовать о них словами своими. Далее следует заметить, что Лука, единственный из четырех евангелистов, упоминает об архангеле Гаврииле: ангел, чистый дух, по определению бесплотный, является, однако, Марии, в видимом обличье, так как сказано: "увидевши его". И он послан Господом говорить от Его имени. Воистину это великая тайна. Однако, как возвещает архангел Гавриил: "У Бога не останется бессильным никакое слово", и Мария отвечает: "Да будет Мне по слову твоему".

И пока отец Алоизий развивал свою экзегезу, перед моим внутренним взором явился Ангел Благовещения, такой, каким изображен он на алтаре св. Бавона. Я видел рельефные складки и изгибы его одежд, приоткрытый рот и полуразведенные крылья, верхние кончики которых были яркого попугаичьезеленого цвета.

40

ФЛАНДРСКАЯ СИНЬ

Утро, продолжал Метерлинк, было холодное и туманное; пока тянулся день, дым из заводских труб скапливался в воздухе, и ближе к вечеру мир за окнами классной комнаты закрылся сплошной пеленой. Даже в помещении звук был глухим, а голос учителя - едва различимым гулом. Маятник стенных часов завис без движения. Тогда я увидел, что время остановилось. Отец Алоизий замер в патетической позе: в одной руке Евангелие, а другая воздета, как у дирижера, завершающего большую симфонию.

Мой взгляд скользнул к одному из готических окон. В трилистнике рамы парил архангел Гавриил, прижав рот к стеклу в приветственном "О". Я поднялся из-за парты, поначалу медленно, потом все уверенней, понемногу привыкая к левитации. Когда наши глаза поравнялись, я спланировал к нему и очутился по ту сторону окна, при этом по стеклу прошла лишь легкая зыбь.

Он обнял меня, и так мы спустились почти до самой земли. Держась за руки, мы быстро заскользили, не касаясь мостовой. Даже в этот час на улицах были толпы мужчин и женщин, их фигуры неясно рисовались в оазисах тусклого света под фонарями - рты укутаны шарфами, шляпы надвинуты на глаза. Никто не видел, как мы приближаемся или удаляемся. По мере нашего продвижения туман рассеивался; тело архангела тоже начало растворяться, словно его существование в оформленном виде было ограничено туманом. Белое одеяние замерцало и исчезло. Исчезли ноги, руки, голова. Оставались лишь улыбка и крылья, затем и они растаяли в воздухе.

Ярко светило солнце, я был один в Генте XV века. Видения в темных одеждах пропали, теперь улицу - я понял, что это Рю Лонг де ла Винь, переполняли яркие краски: шафранный, цвет бронзовой зелени, фландрская синь. Мимо проезжали дамы в паланкинах с шелковыми занавесками и их вооруженные спутники. Бряцали латы, звонко стучали деревянные башмаки о замерзшую мостовую. Воздух заливали навязчивые ароматы: амбра, мускус, древесный дым, конский навоз, запах крашеной шерсти и накрахмаленных головных уборов дам, аммиачная вонь из ближайшего канала. Столь же настойчиво благоухали специи, и была еще легкая, резкая апельсиновая нотка. Народ, толкаясь, шел мимо и не обращал на меня ни малейшего внимания.

К площади св. Бавона я подошел в разгар шумной церемонии. Под звуки фанфар со шпиля собора опустили грифона. Он так бил крыльями и разевал пасть, что живые птицы разлетелись. Достигнув земли, чудище вспыхнуло, и появилась труппа актеров, один из которых нес на серебряном блюде человеческую голову. Перед ним стала танцевать девушка.

Глядя на нее, я почувствовал, что тело мое раскачивается в такт ее движениям. Четверо участников труппы зажгли жаровни, из которых клубами повалил фимиам. Девушка вертелась все быстрее и быстрее. Я почувствовал, что все глаза в толпе устремлены на нее, затем они обратились на меня. Закружившись в танце, я потерял сознание. Следующее, что вспоминается: я лежу в лазарете коллежа св. Варвары, придавленный холодными льняными простынями.