Готфрид Келлер - Новеллы

- Мне снилось, что я иду лесом по длинной, длинной дороге, а впереди, вдалеке, идешь ты; время от времени ты оглядываешься на меня, киваешь мне и смеешься. И тогда мне казалось, что я в небесах. Вот и все!

Они вышли через кухонную дверь, которая оставалась все время открытой, прямо во двор, на свежий воздух, и невольно расхохотались, всмотревшись друг в друга: правая щека Френхен и левая Сали, прижатые во сне одна к другой, стали от этого совсем красные, а обе другие щеки еще более побелели от свежего ночного воздуха. Они стали нежно растирать друг другу холодные бледные щеки, чтобы вызвать на них краску; свежий воздух росистого утра, безмолвие и покой, объявшие всю деревню, едва занявшаяся заря принесли им радость и забвение; в особенности в девушку, казалось, вселился дух беззаботности.

- Завтра вечером мне придется, значит, покинуть этот дом, - сказала она, - и искать себе другой кров. Но прежде мне хотелось бы хоть раз только один раз! - от души повеселиться с тобой, где-нибудь долго и беззаботно танцевать, у меня из головы не идет, как мы танцевали во сне!

- Но что бы то ни было, я хочу быть возле тебя, - произнес Сали, - пока ты не найдешь себе пристанища, да и поплясать с тобой, любимая, мне тоже хотелось бы. Но где?

- Завтра в двух деревнях неподалеку отсюда храмовой праздник, - сказала Френхен. - Там нас мало знают и меньше будут обращать внимание на нас. Я подожду тебя у реки, и мы пойдем, куда нам вздумается, чтобы повеселиться хоть разочек, один только разочек! Но постой, денег-то у нас нет? - грустно прибавила она. - Ничего из этого, значит, не выйдет!

- Не печалься, - сказал Сали, - я принесу немного денег.

- Но не отцовские? Не... краденые?

- Не беспокойся, у меня уцелели еще серебряные часы, я продам их.

- Не стану отговаривать тебя, - сказала, покраснев, Френхен, - мне кажется, я умру, если завтра не буду с тобой танцевать.

- Самое лучшее было бы нам умереть обоим, - сказал Сали.

С тоской и болью они обнялись на прощание и все же, вырвавшись из объятий друг друга, радостно улыбнулись, твердо надеясь встретиться завтра.

- Когда же ты придешь? - крикнула еще Френхен.

- Утром, не позже одиннадцати, - ответил он, - мы еще на славу с тобой пообедаем!

- Вот хорошо! А еще лучше приходи в половине одиннадцатого!

Когда Сали уже отошел, она снова окликнула его, лицо ее внезапно изменилось, на нем проступило отчаяние.

- Ничего из этого не выйдет, - горько воскликнула она, - у меня не осталось праздничных башмаков! Уже вчера мне пришлось, когда я поехала в город, надеть вот эти, грубые. Не знаю, где достать другие.

Сали стоял растерянный и смущенный.

- Нет башмаков? - повторил он. - Придется, значит, идти в этих.

- Нет, нет, в этих нельзя танцевать.

- Что ж, надо будет купить другие!

- Где? На какие деньги?

- Ах, обувных лавок в Зельдвиле хоть отбавляй. А деньги я раздобуду; и двух часов не пройдет, как я принесу их.

- Но не могу же я расхаживать с тобою по Зельдвиле, и на башмаки денег, наверно, не хватит!

- Должно хватить! Я сам куплю башмаки и завтра принесу их тебе!

- О глупый, они ведь не придутся мне по ноге!

- Дай мне старый башмак... или погоди, я сниму с твоей ноги мерку, это будет самое лучшее, ведь это дело не бог весть какое мудреное.

- Снять мерку? В самом деле! Мне это в голову не пришло. Подожди, я поищу шнурочек.

Она опять присела па лежанку, слегка приподняла юбку и сняла башмак с ноги, обутой еще со вчерашней поездки в белый чулок. Сали опустился на колени и стал, как умел, снимать мерку, проложив по длине и ширине к маленькой ножке шнурок и тщательно завязывая на нем узелки.

- Ах ты башмачник, - сказала Френхен и ласково засмеялась, покраснев.

Сали тоже покраснел, крепко держа - дольше, чем это нужно было, - ногу в своих руках, так что Френхен еще сильнее залилась краской, отдернула ее, но еще раз страстно обняла и поцеловала смущенного Сали, а затем велела ему уходить.

Придя в город, Сали тотчас же отнес часы к часовщику, который дал ему за них шесть или семь гульденов; еще несколько гульденов он получил за серебряную цепочку и почувствовал себя богачом; с тех пор как он стал взрослым, у него никогда не было сразу столько денег в руках. "Скорей бы день пришел к концу, скорее началось бы воскресенье, чтобы можно было за эти гульдены добыть счастье, которое этот день нам сулит", - думал Сали, и чем грознее надвигалось мрачное и неведомое послезавтра, тем причудливей, тем ярче сверкало и сияло веселое и желанное завтра. А пока Сали все-таки скоротал время, разыскивая башмаки для Френхен, и это дело показалось ему самым приятным из всех, какими он когда-либо занимался. Он ходил от одного башмачника к другому, заставлял их выкладывать перед собою всю женскую обувь, какая у них была, и наконец купил легкую, изящную пару, такую красивую, какой Френхен еще никогда не носила. Сали спрятал башмаки под жилет и не разлучался с ними весь день, а ночью взял к себе в постель и положил под подушку. Так как сегодня поутру он уже видел девушку и ему предстояло увидеть ее завтра, он спал крепко и спокойно, но проснулся очень рано и принялся чистить и приводить в порядок, насколько было возможно, свой плохонький воскресный костюм. Это привлекло внимание матери, которая удивленно спросила, что же это Сали собирается делать, ведь он уже давно не одевался так тщательно. Ему хочется побывать наконец за городом и развлечься, ответил сын, здесь, дома, просто заболеть можно.