Готфрид Келлер - Новеллы

В теплые летние дни он после полудня сидел один под сенью платанов, особенно во время жатвы, когда весь этот хлебородный край полон жнецов. Он любил смотреть на них с возвышенности, на которой стоит замок. Когда они пели за работой, он нередко, сорвав с дерева листик, тихо посвистывал на нем, вторя веселой песне, долетавшей до него из равнины, и нередко засыпал при этом, словно усталый жнец посреди снопов. На семьдесят седьмом году жизни, поздней осенью, когда последний увядший лист упал на землю, он почувствовал приближение конца. "Стрелок метко нацелился", - сказал он, указывая на "смертеныша" из слоновой кости, унаследованного им от бабушки. Фигура Лей, скончавшаяся еще в конце минувшего века, выпросила у него эту изящную безделку, очень ее забавлявшую, как она уверяла. После ее кончины Ландольт опять взял "смертеныша" себе и поставил на письменный стол.

Марианна умерла в 1808 году, после долгих лет труда и ревностного выполнения долга; ее проводили с теми почестями, какие оказывают людям с положением.

СВЯТОЙ РАСПУТНИК ВИТАЛИЙ

"Избегай близких отношений с одной

какой-нибудь женщиной, лучше препоручи

господу богу весь слабый пол".

Фома Кемпийский

Подражание, 8, 2 1

1 Фома Кемпийский (1380-1171) - средневековый мистик.

В начале восьмого столетия в Александрии Египетской жил удивительный монах по имени Виталий, который поставил себе особой задачей уводить заблудшие женские души с тропы греха и возвращать их добродетели. Но путь, который он избрал для этого, был столь необычен, а увлечение, более того страсть, с которой он неуклонно следовал намеченной цели, сочеталась с таким поразительным самоотречением и вместе с тем лицемерием, какие едва ли можно было встретить в целом свете.

У него был на изящном свитке пергамента точный список всех блудниц, и как только он обнаруживал в городе или его окрестностях какую-нибудь новую дичь, он тотчас же заносил имя и адрес в свой список, так что распутные сынки александрийских патрициев не могли бы найти лучшего проводника, чем усердный Виталий, если бы он пожелал преследовать менее святую цель. Однако, хотя монах и выманивал у них хитростью в шутливой беседе немало новых сведений и указаний по этой части, сорванцам этим никогда не удавалось выведать что-либо подобное у него самого.

Список этот он носил свернутым в серебряном футляре в своем капюшоне и бессчетное число раз вынимал его, чтобы вписать только что открытое им легкомысленное имя или пересмотреть прежние, пересчитать их и прикинуть, которая из обладательниц - ближайшая на очереди.

Затем, разыскав ее поспешно и полупристыженно, он взволнованно говорил ей: "Подари мне следующую ночь после сегодняшней и не обещай никому другому!". Придя в назначенное время к ней в дом, он проходил мимо красотки в самый отдаленный угол комнаты, опускался там на колени и всю ночь горячо молился вслух за обитательницу дома. На рассвете он покидал ее, строго запретив ей разглашать, что он у нее делал.

Он занимался этим уже немалое время и приобрел себе отвратительную репутацию. Ибо в то время как он тайно, за закрытыми дверьми в жилищах блудниц, потрясал и трогал своими горячими, громовыми речами и трепетно-сладкими молитвами не одну заблудшую душу, которая после этого, погрузившись в самое себя, вступала на путь благочестивой жизни, на людях он как будто нарочно стремился прослыть развратным и грешным монахом, который весело барахтается в водовороте жизни, выставляя напоказ свое духовное одеяние как знамя позора.

Если вечером, когда уже начинало темнеть, ему случалось быть в почтенном обществе, он восклицал как бы невзначай:

- Э, да что же я? Чуть было не забыл, что меня ждет смуглая Дорида, моя маленькая подруга! Тысяча чертей, я должен торопиться к ней, чтобы она не вздумала на меня сердиться.

Если при этом его корили, он восклицал, как будто рассерженный:

- Вы думаете, я из камня? Вы воображаете, что господь бог не создал женщин для монахов?

Если же кто-нибудь говорил: "Отец мой, сбросьте-ка лучше рясу и женитесь, чтобы не смущать других!" - он отвечал: "Кто хочет, пускай возмущается, пусть хоть головой об стенку бьется! Кто мне судья?".

Все это он говорил громогласно и весьма ловко разыгрывал из себя человека, который защищает дурное дело многословными и наглыми речами.

И он шел и ссорился у дверей этих девок с соперниками и даже дрался с ними, раздавая немало увесистых пощечин, когда слышал: "Долой монаха! Неужели этот поп оспаривает у нас место? Проваливай, лысый черт!".