Эрих Кестнер - Трое в снегу

Казимир тщательно порылся в картотечных ящиках и кивнул посетителю:

-- Есть такая. Раньше она жила на радиомачте. Потом выписалась и переехала в Альпы.

-- Но сейчас она снова в Берлине, -- утверждал Фриц.

-- Радиомачте об этом ничего не известно, -- сказал снеговик, -- она, кажется, вообще не числится. Может, ее сдали. Незаметно следуйте за мной!

Они спустились в подвал. Здесь длинными рядами стояло много шкафов. Казимир отпирал их один за другим. В каждом шкафу были четыре секции. А в каждой секции стоял человек. Это были люди, нигде не прописанные, а также те, кто начисто забыл, где они жили раньше. И наконец, дети, которые не знали, как их зовут.

-- Ну и ну, -- испуганно сказал Хагедорн. Взрослые в секциях стояли и разозленные, и задумчивые. Дети плакали. Грустное было зрелище. В одной секции стоял ученый, между прочим историк; он считал себя забытым зонтиком и потребовал от Казимира, чтобы его наконец закрыли. Расставив ноги и разведя руки, он повторял:

-- Ведь дождь кончился, кончился!

Фриц захлопнул дверцу. Они заглянули почти во все шкафы. Однако Хильдегард нигде не обнаружили, Фриц вдруг приставил ладонь к уху:

-- В последнем шкафу плачет женщина!

Снеговик отпер дверцу. В крайнем углу спиной к ним стояла юная девушка и громко плакала.

Хагедорн испустил радостный крик. Потом растроганно сказал:

-- Господин Снегошлем, это она.

-- Она стоит спиной, -- проворчал Казимир. -- Я не вижу ямочки.

-- Хильда! -- крикнул Фриц. -- Посмотри на нас, пожалуйста! Иначе тебе придется остаться здесь.

Хильда обернулась. Хорошенькое личико было заревано.

-- Не вижу никакой ямочки, -- сказала снеговик. -- Запираю шкаф.

-- Хильдочка! -- крикнул Фриц. -- Улыбнись! Дядя не верит, что у тебя есть ямочка. Станцуй ему умирающего лебедя! Встаньте, драгоценная графиня! Завтра заложим твое кольцо и две тысячи марок прокатаем на американских горках. Ну, смейся! Смейся!

Все было напрасно. Хильда его не узнавала. Она не улыбалась и не смеялась. Стояла в углу и плакала. Казимир вставил ключ в замок дверцы. Фриц вцепился в его руку. Снеговик другой рукой схватил молодого человека за чуб и тряхнул его.

-- Перестаньте! -- яростно крикнул Хагедорн.

-- Ну, ну, ну, -- сказал кто-то.

-- Очнитесь!

Перед ним стоял кондуктор.

-- Прошу билеты!

За окном светало.

Утром в квартиру фрау Хагедорн на Моммзенштрассе позвонили. Старая дама открыла дверь. У порога стоял Карлуша, ученик мясника Кухенбуха.

-- Здравствуй, -- сказала она. -- Мой сын опять звонит по телефону?

Карлуша покачал головой.

-- Мастер передает вам привет, а сегодня сюрприз будет побольше, чем позавчера. И вы, пожалуйста, не пугайтесь. К вам придет гость.

-- Гость? -- переспросила дама. -- Гостей не пугаются! Так кто придет?

С лестницы послышалось: "Ку-ку! Ку-ку!" Матушка Хагедорн, всплеснув руками, вышла на лестничную площадку и посмотрела за угол. Этажом ниже на ступеньках сидел ее сын и махал ей рукой.

-- Ну, знаете, дальше ехать некуда! -- сказала она. -- Что тебе надо в Берлине, озорник ты этакий! Тебе же полагается быть в Брукбойрене! Вставай-ка, Фриц! Ступеньки слишком холодные.

-- Мне обратно ехать? -- спросил он. -- Или сначала кофейку дадут?

-- Марш в гостиную! -- скомандовала она.

Он медленно поднялся и проскользнул с чемоданом мимо нее, словно в испуге. Карлуша захохотал и удалился.

Мать с сыном рука об руку вошли в квартиру. За завтраком Фриц подробно рассказал о событиях предыдущего дня. Потом прочитал оба прощальных письма.

-- Тут что-то не так, мой бедный мальчик, -- задумчиво сказала мать. --Ты с твоей доверчивостью опять попал впросак. Давай поспорим?

-- Нет, -- возразил он.

-- Ты всегда воображаешь, будто можно с первого взгляда определить, есть что-то в человеке или нет, -- сказала она. -- Если бы ты был прав, мир выглядел бы немножко иначе. Если бы все честные люди выглядели честно, а все подлецы подло, то можно было бы смеяться. Тебе испортили чудесный отдых. С первого числа ты пойдешь в контору. Уехал на неделю раньше, Хоть плачь!

-- Но, вероятно, именно поэтому Эдуард не простился со мной! --воскликнул он. -- Он боялся, что я поеду с ним, а ему хотелось, чтобы я остался в Брукбойрене. Он же не предполагал, что я узнаю, как гнусно с ним обошлись,

-- По крайней мере он мог бы приписать свой берлинский адрес, --сказала мать. -- Можешь говорить что хочешь, но тактичный человек сделал бы это. И почему ба

рышня не попрощалась с тобой? Почему она не оставила адреса? От девушки, на которой ты собираешься жениться, мы можем это требовать! Все как полагается!