Джон Апдайк - Переворот

А вечером по вторникам (Вечера единения) или вечером по пятницам (Культурные вечера) приятно было общаться и даже быть обласканным как африканец, немного знающий по-арабски, в кругу женщин в бежевых платьях и мужчин в темных костюмах, сумевших спастись от наркотической эйфории и гиблости гетто. Многие из них — бывшие преступники — держались со строгостью sous-officiers [37] Сержантов ( фр. ). , и я осознал, что в эту эпоху, когда магическая волшебная палочка высохла и все чародеи, вожди и фараоны рухнули под диковинный лай ружей, единственным серьезным институтом осталась армия, все остальные — низкопробные комедианты и пустые ряженые. Править должна армия. Соединенные Штаты шумно гордятся своим правительством адвокатов и посредников в свободных пиджаках, а гражданин имеет дело с большой армией полиции в синих мундирах. Патрульные машины с воем проносятся мимо каждого гнездышка совокупления парочек. Офицеры с детскими лицами разгуливают по Торговой улице в поясах, увешанных оружием в кожаных чехлах. За этими синемундирниками правительство для моих черных друзей сводится к вееру заголовков, которые каждое утро сплетаются в легкую паутину и отметаются к полудню. Я понял тогда: правительство по своей природе — это миф. А эти пасынки ислама пытаются создать контрмиф. «Аль-саламу аляйкум!» И в ответ неслось приветствие Посланца: «Ва-аляйкум аль-салам!» Никогда я не слышал, чтобы по-арабски говорили так мягко, как здесь, в Америке, ровно, без выражения выговаривая слова, словно дети уборщиков и издольщиков, выучившие наизусть несколько фраз для самоутверждения и обретения чувства достоинства. Такбир! Бог велик! Ма ша алла! Да будет воля Бога!

Если наши безалкогольные фруктовые пунши и кушанья без свинины, приготовленные кухонными рабами белых домов с опухшими от целого дня работы ногами, отзывали фарсом, это был целенаправленный важный фарс, и притом с совсем особым вкусом, со вкусом священных приправ, щекотавшим мне ноздри и вызывавшим во мне, разыгрывавшим собственный фарс в качестве настоящего дитя Книги, экзальтацию, ощущение подлинного «я», каким я себя не чувствовал нигде в этом предательском краю кяфиров.

И хотя Оскар Икс, как я через много лет узнал, отказался от веры из отвращения к сексуальным отклонениям Посланца, хотя некоторые из моих целомудренных сестер снова надели белые одежды участниц христианского хора, а мои горячие узколицые братья (с глазами, сверкающими над скулами, как у снайперов, глядящих в прицел, со своей опасной нестабильностью, упрятанной под спокойный дьявольский костюм адвокатов корпораций и сотрудников ФБР) вновь пополнили ряды уличных бойцов, хотя Народ ислама нанес себе смертельную рану, став убийцей Малкольма, и несчастные афроамериканцы двинулись дальше в поисках революционного инструмента, эти храмы гетто были местом моего рождения. Посланец открыл мне богатства, которые неведомо для меня оказались моими. Он внушил мне, что проявления зла, которые я наблюдал, были не случайны, а закономерны. Он показал мне, что мир — наш поработитель и что путь к свободе — это путь самопожертвования. Он научил меня быть частью народа, чистым и ненавидящим, ибо ненависть — источник силы всякого рода и плодом ее являются перемены, как любовь порождает дебильность, а ее плод — это пассивное воспроизведение того, что во множестве уже существует.

На собраниях в храмах, в передышках от общения с Кэнди Каннинхэм и пребывания в колледже Маккарти с их благородными планами перековки меня в седовласого трусливого черного, я был волен воображать себя абсолютистом. Во мне формировались кристаллы мечты, и страна Куш в том виде, в каком она существовала, была в центре этой мечты.

Местность стала более гористой — серые скалы, черный воздух больше не давали ни грана жизни пучкам колючего кустарника и редко попадавшемуся дерну с унылейшими цветами. В ночное время сухой лед, расшатывавший камни, сопровождал нарастающим эхом скрежет копыт верблюдов, пытающихся удержаться на тысячелетних скоплениях каменистой осыпи. Мы продвигались под этот грохот, и анзад Шебы (вместо которого время от времени появлялась флейта, замещавшая стоячий член ввиду моей импотенции) был ирреален под стать музыке камней — минералов и кристаллов, которые со звоном рассыпались от нашего продвижения. Гематит, магнетит, касситерит, вольфрамит, мусковит, миспикель и полевой шпат сверкали под луной. Я вспомнил мрачные предсказания Эзаны насчет геологии и подумал — как-то там поживает в заточении мой министр внутренних дел? Мы ведь жили в одной казарме, слышали приказы: «Aux armes! Aux armes! Les diables jauns!» [38] К оружию! К оружию! Желтые черти! ( фр. ) В моей усталой душе роились самые разные сентиментальные мысли. Луна становилась восковой и таяла; Дхуль-Хиджа сменялась Мухаррамом, Мухаррам сменялся Сафаром, или я вообще потерял им счет. Разведчики воды покидали караван на многие дни, некоторые так и не возвращались. Подходило время, когда и нам с Шебой предстояло покинуть караван, чтобы отправиться на поиски пещеры, где голова Эдуму IV якобы вещала как оракул.