Джон Апдайк - Переворот

Собственно, на языке салю «дорфу» означает: «крокодил, оцепенело лежащий на берегу реки, но не мертвый», в противоположность «дурфо», что значит: «крокодил, мечущийся с добычей в зубах».

Микаэлис Эзана и Анджелика Гиббс ужинали с Кэнди и мистером Клипспрингером. Кэнди сбросила с себя покровы и, покинув женскую половину, выглядела в строгом, но облегающем фигуру сером шерстяном вязаном платье с ниткой культивированного жемчуга так, как ей и следовало выглядеть: привлекательной женщиной под сорок, пережившей неудачный первый брак. Миссис Гиббс, наоборот, вырядилась в малиновый с лиловым бубу и свои блондинистые с медным отливом волосы упрятала под повязку таких же цветов. Ее загар, приобретенный у бассейна вновь открывшегося Клуба Сахары, где призраки церемонных колониальных офицеров уступили место голландским гидрологам и мускулистым сталелитейщикам, собирающим безрассудно смелый скелет библиотеки Брайля, никогда не примут за цвет кожи африканки, хотя она в подражание местным женщинам и смотрит теперь настороженно, искоса, прищурив глаза. Сидя на ящике с книгами по самоусовершенствованию, она спросила Кэнди:

— Как вы можете уезжать отсюда? Все эти запахи! Темп жизни! Я впервые чувствую себя среди своих. Господи, думая сейчас об Америке, я понимаю, как ненавидела ее. Делай то, делай это. Поворачивай направо только на красный свет. Поторапливайся, поторапливайся. А эти жуткие слякотные зимы — они же просто убивают!

— А я боюсь, что когда увижу первый снег, — умру от счастья.

— Послушайте, этот дождь — просто нечто! — воскликнул Клипспрингер, потирая бедра, чтобы подчеркнуть свой восторг, свою неутомимость, свою стойкость. — В августе, надо же!

Это застолье было устроено как прощание и с ним. Он сделал свое дело: установил связь, контакты и основу для развития отношений. Теперь он уже свободно говорил по-арабски и приемлемо на языке сара. На нем была дашики, африканская мужская рубашка, купленная в Джорджтауне, округ Колумбия.

Эзана наклонил голову, и его круглые щеки заблестели в отблеске свечей Кэнди, единственного освещения в ее опустошенной, лишенной электричества вилле.

— И однако же, — заметил Эзана, — уже целую неделю нет дождя. Мне кажется, возвращение солнца — неприятный знак.

— Все покрылось плесенью, — сказала Кэнди. — Я вздумала сжечь мебель, так вонь распространилась по всей округе.

— Зато все кусты, посаженные французами, снова зацвели, — заметил Эзана. — Так было в пору моего детства, когда иезуиты преподавали нам Паскаля и его исчисление.

Анджелика положила узкую, в веснушках, руку на плотно обтянутое брюками бедро Эзаны.

— Это прелестный город, дорогой, — сказала она.

— Все меняется, все заживляется, — неожиданно возгласил Клипспрингер. И поднял стакан с кайкаем. — Выпьем за Матушку Перемену. Жесткая старая ведьма, но мы любим ее.

Остальные трое поддержали тост — Анджелика выпила перье: она изучала Коран и даже научилась растирать просо. Эзана поморщился от прикосновения Анджелики — в своем африканском одеянии она уже не кружила голову, не казалась ветерком, дующим из рая. Скорее — ненужным багажом, тяготившим его своей влюбленностью. Нынешняя миссис Эзана была ужасна — амазонка с голой грудью, синий чулок, — но то был знакомый ужас: он привык не слышать ее пронзительно крикливых жалоб и мог во время ссоры держаться так, будто это его вовсе не касается. Их отношения были идеально инерционны, как у туманных планет. Ее омерзительность побуждала его к полетам. Эзана в задумчивости приоткрыл рот и, блеснув золотым зубом, как запонкой, повернулся к Клипспрингеру и стал обсуждать с ним то, что больше всего интересовало его: орошение, электричество и долги.

— Долги, — сказал ему Клипспрингер, — это наилучшая страховка, какую вы можете приобрести. Чем глубже заемщик залезает в долг, тем больше вложит кредитор, чтобы не дать ему утонуть. Вы, ребята, невероятно рисковали, когда все эти годы не были нам ничего должны.

— Наш Великий Учитель, — соглашаясь с ним, произнес Эзана, — был, пожалуй, излишне исполнен вдохновения для нашего несовершенного мира.

— У меня такое чувство, что я не знаю тебя, — вырвалось вдруг у сидевшей рядом с ним миссис Гиббс. И она вцепилась ему в руку со свойственной ее волчьей расе капризной нетерпеливостью хозяйки. — Майкл, я это чувствую даже в постели. Ты скрываешь какую-то тайну.

— Не приставайте к нему, — посоветовала ей Кэнди. — Они любят тайны — не могут без этого. Африканец ненавидит сниматься. Мой муж в течение шестнадцати лет считался отцом нашей страны, и никто не знал, как он выглядит.